Поющие в терновнике - Колин Маккалоу (1977)

— Самого последнего разбора. Разве что кроме тех, кто начинал на сцене. Ведь и Лоуренс Оливье иногда снимается в кино, Фотография Лоуренса Оливье с его автографом давно уже появилась на туалетном столике Джастины; Мэгги считала, что это просто девчоночье увлечение, а впрочем, как ей сейчас вспомнилось, подумала тогда, что у дочери хотя бы неплохой вкус. Подружки, которых Джастина изредка привозила в Дрохеду погостить, обычно хвастали фотографиями Тэба Хантера и Рори Кэлхоуна.

— И все-таки я не понимаю. — Мэгги покачала головой. — Ты — и вдруг актриса! Джастина пожала плечами.

— Ну, а где еще я могу орать, выть и вопить, если не на сцене? Мне ничего такого не позволят ни здесь, ни в школе, нигде! А я люблю орать, выть и вопить, черт подери совсем!

— Но ведь ты так хорошо рисуешь, Джасси! Почему бы тебе и правда не стать художницей, — настаивала Мэгги.

Джастина отвернулась от громадной газовой печи, постучала пальцем по баллону.

— Надо сказать работнику, пускай сменит баллон, газа почти не осталось; хотя на сегодня хватит. — В светлых глазах, устремленных на Мэгги, сквозила жалость. — Право, мама, ты очень непрактичная женщина. А ведь предполагается, что как раз дети, когда выбирают себе профессию, не думают о практической стороне. Так вот, имей в виду, я не намерена подыхать с голоду где-нибудь на чердаке и прославиться только после смерти. Я намерена вкусить славу, пока жива, и ни в чем не нуждаться. Так что живопись будет для души, а сцена — для заработка. Ясно?

— Но ведь Дрохеда тебе дает немалые деньги! — С отчаяния Мэгги нарушила зарок, который сама же себе дала — что бы ни было, держать язык за зубами. — Тебе вовсе не пришлось бы подыхать с голоду где-то на чердаке. Хочешь заниматься живописью — сделай одолжение. Ничто не мешает.

Джастина встрепенулась, спросила с живостью:

— А сколько у меня на счету денег, мама?

— Больше чем достаточно — если захочешь, можешь хоть всю жизнь сидеть сложа руки.

— Вот скучища! Под конец я бы с утра до ночи только трепалась по телефону да играла в бридж; по крайней мере матери почти всех моих школьных подруг больше ничем не занимаются. Я ведь в Дрохеде жить не стану, перееду в Сидней. В Сиднее мне куда больше нравится, чем в Дрохеде. — В светлых глазах блеснула надежда. — А хватит у меня денег на новое лечение электричеством от веснушек?

— Да, наверно. А зачем тебе это?

— Затем, что тогда на меня не страшно будет смотреть.

— Так ведь, кажется, для актрисы внешность не имеет значения?

— Перестань, мама. Мне эти веснушки вот как осточертели.

— И ты решительно не хочешь стать художницей?

— Еще как решительно, благодарю покорно. — Джастина, пританцовывая, прошлась по кухне. — Я создана для подмостков, сударыня!

— А как ты попала в Каллоуденский театр?

— Меня прослушали.

— И приняли?!

— Твоя вера в таланты собственной дочери просто умилительна, мама. Конечно, меня приняли! К твоему сведению, я великолепна. И когда-нибудь стану знаменитостью.

Мэгги развела в миске зеленую глазурь и начала осторожно покрывать ею готовое печенье.

— Для тебя это так важно, Джас? Так хочется славы?

— Надо думать. — Джастина посыпала сахаром масло, до того размякшее, что оно заполнило миску, точно сметана: хотя старую дровяную плиту и сменили на газовую, в кухне было очень жарко. — Мое решение твердо и непоколебимо, я должна прославиться.

— А замуж ты не собираешься? Джастина презрительно скривила губы.

— Черта с два! Всю жизнь утирать мокрые носы и грязные попки? И в ножки кланяться какому-нибудь обалдую, который подметки моей не стоит, а воображает себя моим господином и повелителем? Дудки, это не для меня!

— Нет, Джастина, ты просто невыносима! Где ты научилась так разговаривать?