Настоящая любовь - Бэлоу Мэри (2003)

Он не был знатоком христианского учения, но ему казалось, что именно это несет в себе Евангелие — благую весть, а не строгий свод законов и правил.

Она ничего не ответила. Возможно, подумала, что он не тот человек, которому следует проповедовать любовь и христианство.

Он почувствовал, что должен идти. Убраться подальше от этого дома. Но не один. Он избежит одиночества, как избежал компании, когда покидал церковное кладбище. Хватит с него одиночества. Герейнт взял ее за руку так, что она не могла вырваться, и повел на крутой склон возле дома, на самую вершину выступавшей скалы. Там открывался вид на много миль: чередующиеся холмы и долины. И там был ветер. Он трепал их, развевая ее платье и его плащ.

Марджед не пыталась вырвать руку. И рука ее не лежала безжизненно — она слегка согнула пальцы.

— Иногда мама шутила, — сказал он. — «По крайней мере на заднем дворе у нас великолепная панорама, — приговаривала она. — Лучший вид в стране».

Они стояли и смотрели на ландшафт. Марджед молчала. Их плечи не касались друг друга.

— Она была женой моего отца, — тихо произнес он. — Дала жизнь сыну. Благодаря ей я выжил, она отдала мне всю свою любовь, какой я никогда больше не знал, научила меня всему самому важному в жизни. Она была моей матерью, моей мамочкой, и вдруг, когда мне исполнилось двенадцать, оказалось, что она может испортить мне жизнь. Поэтому я не должен никогда больше видеться с ней. Не должен никогда ей писать или получать от нее письма. Она была валлийкой, принадлежала к низшим слоям — убийственное сочетание. Если в доме деда и говорили о ней, то всегда с презрением. И мне внушали мысль, что я должен презирать ее.

— И ты послушался? — спросила Марджед.

— Нет, — ответил он. — Ни на одну секунду я не почувствовал к ней презрения.

Возможно, это было единственным его утешением. Но он так и не смог рассказать матери о своих чувствах к ней. Когда наконец он увидел ее, она была мертва.

— Марджед, — сказал он, — ей предоставили домик. Она прожила в нем лет шесть, до самой смерти. Она была совсем одна?

— Нет, — ответила Марджед. — Не совсем. Многие люди попытались загладить свою вину. Надо признаться, они бы не делали этого, если бы не выяснилось, что она состояла в законном браке, но все равно для этого им потребовалась определенная смелость. Некоторые заходили регулярно. Кажется, миссис Вильямс подружилась с ней. Я… я бывала у нее несколько раз. Она так и не вернулась в церковь.

Герейнт вдруг понял, что сжимает ее руку чересчур крепко, и ослабил пальцы.

— Мне не позволили ни вернуться сюда, ни написать кому-нибудь, — сказал он. — Мне предстояло стереть свое прошлое, как будто его никогда и не было. Не важно, что дедушка и все остальные называли меня Джералдом. Я превратился в Герейнта Марша, виконта Хандфорда — английского джентльмена, чья жизнь началась в двенадцать лет.

Сам того не сознавая, он повел ее вниз со скалы, и они еще немного побродили по холмам. Ему казалось естественным делиться с ней своими мыслями, своею болью. В конце концов, она была его возлюбленной, его любовью.

Она словно переступила границу времени. То, что происходило, не могло случиться ни в это время, ни в этом месте. Разумом она понимала, что не должна выслушивать подобные речи, которые могли бы сделать его в ее глазах человечным. Она могла бы сказать себе, что он ее враг, человек, которого она ненавидит больше всех на свете. И если он страдает, то все равно ей этого мало. Она могла бы напомнить себе, что любит другого мужчину, с которым сошлась, пусть и на короткое время. Она любила мужчину, который был этому человеку заклятым врагом. Она могла бы вспомнить, что предпочла отправиться на холмы, а не идти домой, потому что ей хотелось подумать, помечтать о Ребекке.