Ты мой закат, ты мой рассвет - Субботина Айя

Я открываю Ворд, совершенно без всякой конкретной идеи создаю новый текстовый документ и пишу: «У демона Рэйна был тяжелый день, и он надеялся провести его в постели...»

Глава десятая: Йен

— Малыш, ты не видела мой телефон?

Я смотрю на свое отражение в зеркале ванной и молча мотаю головой, только через секунду понимая, что Антон не может этого видеть.

Нам нужно в аэропорт.

Самолет меньше, чем через два часа.

И Антон летит один, потому что, хоть мы провели вместе целые выходные, я до сих пор не знаю, готова ли вернуться в ту жизнь.

Готова ли поехать домой и столкнуться с реальностью, в которой снова буду чьей-то сломанной доверью, чьей-то худшей в мире подругой и человеком, который снова может сорваться по совершенно непонятному поводу.

Я открываю тумбочку, беру пластиковый пузырек.

Это - последний раз.

Мне просто катастрофически сильно не хватает времени и моральных сил, чтобы справиться с этим самой.

Дверь, которую забыла запереть изнутри, открывается.

Антон улыбается, открывает рот, чтобы что-то сказать, но молчит, потому что цепляется взглядом за пузырек в моей руке.

Поджимаю губы, пытаюсь спрятать «следы преступления» в кулаке, но бутылочка слишком большая.

— Йени, что за дрянь у тебя там? - Муж говорит ровно и спокойно, даже не хмурится, но мне ужасно страшно под этим прямым взглядом.

Хочется, как маленькой, закрыться руками и сказать, что я в домике и меня нет.

— Это... - Глотаю правду. - Витамины.

— Точно? - Он забирает пузырек из моих ослабевших пальцев. Читает название вслух. При мне вбивает в поисковик телефона. Немного щурится. - Маниакально-депрессивный психоз? Невротические депрессии? Эмоциональное расстройство?

— Антон... - Пытаюсь придумать хоть какую-то защиту, но мозг словно выключили на центральном рубильнике. - Я... Мне очень сложно...

— Витамины, да? - Мне кажется, что еще немного - и он раздавит пластик в кулаке, словно яичную скорлупу. - Заметь, малыш, ты даже не пыталась сказать правду. Ты снова соврала.

Я знаю, что я снова.

Я не хотела врать, просто иначе не умею. Пока не умею!

Я каждый день даю себе обещание быть другой, начать говорить правду хотя бы тем, кто сможет ее принять. Отвечать на мамины звонки не улыбкой и словами «Я много гуляю, смотрю фильмы и пишу новую книгу», а честно: «Мам, мне иногда так плохо утром, что тяжело поднять руки, как будто они не мои». А потом я вспоминаю, что у нее - давление, последствия инсульта, которые останутся с ней до самого конца, и я - бракованный ребенок, о котором даже не похвастаться друзьям, кроме того, что где-то у них дома на видном месте висит моя золотая медаль. Потому что... Ну что обо мне сказать? Я вряд ли стану матерью, вряд ли добьюсь больших успехов в науке, и Нобелевская премия мне точно не светит. Можно было бы говорить, что я стала просто хорошим человеком и опорой на старости лет, но какая из меня опора, а тем более - хороший человек?

— Зачем ты их принимаешь, Очкарик? - Антон не повышает голос, но он очень зол. Это читается в прищуре глаз и складке между недобро сведенными бровями. - Ты настолько нездорова, что без таблеток превратишься в чудовище? Будешь слышать голоса и сводить в уме десятизначные числа?

Что ему сказать?

— Мне тяжело, - пытаюсь подобрать правильное слово.

Как объяснить, что меня просто слишком сильно болтает; из радости - в слезы, из тоски - в радужную эйфорию. И сама я не умею выживать в этих штормах.