Под небом четырех миров - Завойчинская Милена (2014)

– Разумеется. – Фея кивнула. – А ты чего ждала?

– Ну не знаю – От ее вопроса я растерялась. – Я думала, что будет обычный мост, деревянный или каменный. Просто называется Радужным.

Ничего не ответив, Улиалла рассмеялась и, отойдя в сторону, создала диван. А сев на него, поманила рукой Филю и Марса.

– Виктория, оставляй здесь свою сумку и иди. Мы будем ждать тебя здесь.

– А что я должна делать на мосту? – Поставив сумку на траву, я с сомнением оглядела дрожащее марево моста. – И вообще, как-то я не уверена, что смогу пройти по нему. Он же из света…

– Ничего. Просто пройди и познай себя.

– Викуся, не дрейфь, – бодро окликнул меня Филя, развалившись на диване. – Дерзай, а мы подождем.

– Ну да, не дрейфь… – Я осторожно потрогала ногой начало моста. – Я же провалюсь сквозь него. А лететь… – Задрав голову вверх, я оглядела высшую точку, которую было видно отсюда. – А лететь до земли я буду долго.

– Вика, вспоминай: видеть цель, верить в себя, не замечать препятствий!{17}

– Филь, ты смотришь слишком много фильмов. – Я усмехнулась. – Ладно! Пошла! – И, зажмурившись, я сделал первые два шага.

Поверхность моста немного пружинила, но ноги никуда не проваливались, и, сделав по инерции еще два шага, я рискнула открыть глаза. Широкое разноцветное полотно под ногами уходило вверх, и мне не оставалось ничего иного, кроме как идти, чтобы «познать себя».

Первые пять минут, пока я шла в горку, ничего не происходило. И я, расслабившись, отдалась этому удивительному приключению. Черт! Не каждый может похвастаться, что ногами ходил по радуге. Эти кроссовки, что на мне сейчас, потом можно ставить в стеклянную витрину и вешать табличку: «В них ходила по радуге фея Вика». Я хихикнула от этой мысли и тут же споткнулась, потому что картинка вокруг меня резко изменилась.

Над детской кроваткой склонились несколько взрослых людей. Мои мама с папой, только совсем молодые, бабушки и дедушки с обеих сторон, и в изголовье – прабабушка Лиза. Такой я ее не помнила, только видела на фотографиях.

– И как же мы назовем ее? – спросил деда Костя, отец папы.

– Вика! Виктория! – донесся голос прабабушки. – Ей многое предстоит с таким-то даром, так пусть имя ей помогает. Она будет сильной и смелой девочкой, наша Виктория.

– Вика? – спросила моя молодая мама. – Сереж, ты не против? – Она глянула на моего такого же молодого папу.

– Нет. – Папа улыбнулся младенцу, лежащему в кроватке. – Пусть будет Виктория Сергеевна Лисовская.

Картинка исчезла, и я прошла еще несколько шагов по Радужному мосту, улыбаясь увиденному только что отрывку из своего младенчества.

И вновь неожиданное марево перед глазами.

Сероглазая девочка лет четырех с распущенными каштановыми волосами прыгает и хлопает в ладошки. А за ее спиной – два розовых крылышка, расшитые бисером и пайетками.[13]

– Я – фея! Я – фея! – приговаривает девочка, улыбаясь во весь рот.

И снова я улыбнулась своей детской игре и таким любимым крылышкам феи, сделанным прабабушкой Лизой.

Картинка вновь исчезла, и я прошла следующие несколько шагов.

Снова марево и новое изображение.

Передо мной была та Вика, какой я была в пять лет. Я помню это темно-зеленое трикотажное платье в белых комариках с юбкой солнце-клеш. Смешная худая девчонка с длинными волосами, собранными в хвост на затылке, челка, закрывающая лоб – в то время я носила ровно подстриженную челку до бровей, – и горящие любопытством глаза.

Я, точнее она, та Вика из детства, сидела перед большим трюмо, стоящим в комнате у прабабушки Лизы. На чистой от косметики и шкатулочек поверхности трюмо горели две свечи в высоких подсвечниках и стояло блюдечко с ее обручальным кольцом – толстым, из красного золота. После смерти прадедушки бабуся его не носила, а хранила в шкатулке, это я помню.

– Баблиза, – позвала та Вика детским звонким голоском, – а я точно увижу его?