Новая жизнь, Божественная комедия - Данте Алигьери (1967)

[43]И, покинув его, я вернулся в убежище слез, где, плача и стыдясь, сказал самому себе: «Если бы Донна знала о моем положении, она, думается, не смеялась бы так надо мной, но, верно, прониклась бы великой жалостью». И, не переставая плакать, я вознамерился сказать слова и в них, обращаясь к ней, объяснить причину моей перемены и поведать, что хорошо знаю, что она не знала ее, а ежели бы знала, то, думается, всех охватила бы жалость. Вознамерился же я сказать эти слова потому, что хотел, чтобы они как-нибудь дошли до ее слуха. И вот я сочинил сонет, который начинается «Вы меж подруг…».

Вы меж подруг смеялись надо мною,

Но знали ль вы, мадонна, отчего

Нельзя узнать обличья моего,

Когда стою пред вашей красотою?

Ах, знали б вы — с привычной добротою

Вы не сдержали б чувства своего:

Ведь то Любовь, пленив меня всего,

Тиранствует с жестокостью такою,

Что, воцарясь средь робких чувств моих,

Иных казнив, других услав в изгнанье,

Она одна на вас свой взор стремит.

Вот отчего мой необычен вид!

Но и тогда изгнанников своих

Так явственно я слышу гореванье.

Этот сонет я не делю на части, ибо деление совершается лишь для того, чтобы раскрыть смысл подразделяемого сочинения: вот отчего, поскольку повод к нему истолкован ранее, сонет весьма ясен и нет нужды в делении. Правда, среди слов, разъясняющих повод этого сонета, имеются и темные слова, а именно там, где я говорю, что Любовь убивает всех моих Духов и лишь Духи Зрения остаются в живых, но только вдали от своих орудий. Но эту темноту невозможно прояснить для тех, кто не был в подобной же мере приобщен Любви. Для тех же, которые приобщены ей, явно то, что может прояснить темноту этих слов; поэтому-то не пристало мне толковать подобные темноты, ибо истолкование сделало бы слова мои напрасными или излишними.

XV

После новой моей перемены мной овладела неотвязная мысль, которая ни на миг не покидала меня, но возникала во мне все снова; и так рассуждал я с самим собою: «Если вид твой столь смехотворен, когда ты находишься близ Донны, то для чего же ищешь ты увидеть ее? А вдруг она обратилась бы к тебе с вопросом, — что мог бы ты ответить, даже если бы свободно владел всеми своими способностями для ответа ей?» Ответ на это давала другая, смиренная мысль, говоря: «Если бы я не терял моих сил и владел бы собою настолько, что мог бы держать ответ, я сказал бы ей, что едва только я представлю себе дивную ее красоту, как тотчас же овладевает мной желание увидеть ее, и столь оно сильно, что убивает и уничтожает в моей памяти все, что могло бы восстать против него: вот почему не удерживают меня былые страдания от стремления увидеть ее». И вот, побуждаемый подобными мыслями, я решил сказать несколько слов, в которых, принося ей повинную за тот упрек, я поведал бы также и о том, что происходит со мной близ нее. И я сочинил сонет, который начинается «Все, что мятежно…».

Все, что мятежно в мыслях, умирает

При виде вас, о чудо красоты.

Стою близ вас, — Любовь остерегает:

«Беги ее иль смерть познаешь ты».

И вот лицо цвет сердца отражает,

Опоры ищут бледные черты,

И даже камень словно бы взывает

[44]

В великом страхе: «Гибнешь, гибнешь ты!..»

Да будет грех тому, кто в то мгновенье

Смятенных чувств моих не оживит,

Кто не подаст мне знака ободренья,

Кто от насмешки злой не защитит,

Которой вы, мадонна, отвечали

Моим очам, что смерти возжелали.