— Разве не тогда ты стала моей? Брижит покраснела, но немедленно вернулась к своим страхам и спросила:

— Ты собираешься говорить с Лютором наедине?

— Не важно.

— Это очень даже важно, Роланд. Пожалуйста, послушай меня, вам надо побеседовать с глазу на глаз, чтобы никто не узнал о происшедшем. Я понимаю твой гнев, но он не должен взять верх над разумом. Все эти годы Лютор звал тебя сыном. Вас связывают узы времени, которые значат не меньше, чем кровное родство. Помни об этом, когда встретишься с ним.

Роланд не ответил и медленно поехал вниз по склону, оставив Брижит наедине с ее опасениями.

Молодые люди нашли Лютора в большом зале. Старик сидел на скамье возле очага. Глядя, как они приближаются, он заволновался, словно догадался о чем-то.

— Значит, ты снова вернул ее, — с принужденной веселостью промолвил хозяин, покидая свое место.

— Да, я привез ее обратно. Лютор поглядел на Брижит:

— Ну, не говорил ли я тебе, мамзель, что мой сын остынет?

— Говорили, милорд, — коротко ответила девушка.

— Ты покинул Монтвилль неделю назад, — обратился старик к Роланду. — Думаю, она успела доехать до Анжера?

— Успела.

На некоторое время все замолчали, а потом Лютор совершенно безнадежно вздохнул:

— Так ты знаешь?

Роланд пренебрег ответом — в нем не было необходимости.

— Я хочу поговорить с тобой наедине, Лютор, — сказал он. — Ты не проедешься со мной?

Старик кивнул и пошел за Роландом из зала. Глядя им вслед, Брижит вдруг ощутила глубокое сострадание к Лютору. Она смотрела на его опущенные плечи, и перед ее глазами стояло его лицо с непривычным выражением смирения. В этот момент девушка не могла бы поручиться, что их разговор окончится мирно, и ей оставалось надеяться лишь на силу своего убеждения.

Роланд въехал на вершину холма и спешился на том месте, где они в последний раз останавливались с Брижит. Он вспомнил ее слова, но из глубины души наружу рвалось отчаяние маленького мальчишки, молящего о родительской любви, — воспоминания о чувствах избиваемого, презираемого и жестоко униженного ребенка. И ему трудно было избавиться от мысли, что все в его жизни могло быть иначе.

Лютор тоже спешился, и когда он встал перед сыном, как обвиняемый перед судьей, Роланд спросил его, то ли злобно, то ли с болью в голосе:

— Черт тебя побери, Лютор! Почему?

— Я скажу тебе, — тихо промолвил старик. — Я поведаю о стыде мужчины, не имеющего сыновей.

— Но в этом нет стыда, — воскликнул молодой человек.

— Ты просто не знаешь, мой мальчик, — остановил его Лютор. — Ты не сможешь понять страстного желания иметь сына, покуда оно не овладеет тобою самим. Дочери, дюжины моих дочерей… по всей Нормандии. Но ни одного мальчика, ни одного! Я уже стар, мне под шестьдесят. Я всю жизнь ждал наследника, чтобы передать ему мои земли. Когда Гедда родила мне еще одну девочку, я едва не убил ее. После того она больше не зачала. В этом причина ее ненависти к тебе.

— Но почему я, Лютор? Почему не какой-нибудь крестьянский сын — ребенок, который был бы благодарен тебе за все, что ты мог ему дать?

— А ты, значит, не благодарен? Я сделал из тебя человека, с которым нельзя не считаться, отличного воина. И ты мне за это не благодарен?

— Но ведь именно твоими руками я был привезен сюда и отдан этой мегере в пожизненную каторгу. Ты отнял меня у любящей матери… и вручил Гедде!

— Но я сделал из тебя сильного мужчину, Роланд.

— Мой брат тоже сильный мужчина, хотя его вырастили любящие родители. А ты, Лютор, лишил меня всего!

— Я любил тебя.

— Да ты не знаешь, что такое любить!

— Ты не прав. — Лютор был сражен. На минуту он замолчал, но потом тихо заговорил, и в его глазах можно было прочесть боль:

— Я просто не знаю, как это делается, но действительно люблю тебя, Роланд. И всегда любил, как родного сына. Я сделал тебя своим сыном.