Положитесь на Псмита - Вудхаус Пэлем Грэнвил (2005)

— Бедный милый папочка! Знаете, одно из моих детских воспоминаний… Мне тогда было не больше десяти. В дверь звонят, а папа, как морской лев, ныряет под диван, высовывает наружу голову и заклинает меня хриплым шепотом крепости не сдавать. Открываю дверь и вижу взбешенного мужчину с синим листом бумаги в руке. Я лепечу что-то так наивно и так мило, что он не только уходит совсем успокоившись, но еще гладит меня по головке и дарит мне пенни. А когда я заперла дверь, папа вылез из-под дивана и подарил мне двухпенсовик, так что всего получилось три пенса — недурная работа для одного утра. На них в лавочке дальше по улице я купила папе брильянтовое кольцо. То есть я думала, что оно брильянтовое, но, конечно, они могли меня и надуть — я же была так молода!

— У тебя была трудная жизнь, милочка.

— Да, но зато веселая! Я бы ни единой ее минуты ни на что не променяла. К тому же отнести меня к одной десятой части населения, живущей за чертой бедности, все-таки нельзя. Дядя Томас оставил мне сто пятьдесят фунтов годовых, и, к счастью, капитала я тронуть не могу. И если бы в мире не существовало шляп и надежных ставок, я бы как сыр в масле каталась… Но я не буду больше отнимать у вас время, Кларки, дорогая моя. Приемная, конечно, набита герцогами, которым требуются кухарки, и кухарками, которым требуются герцоги, — и все они ерзают и гадают, долго ли еще вы будете томить их ожиданием. До свидания, родная.

И, нежно чмокнув мисс Кларксон, а потом поправив шляпу, которую материнские объятия последней сдвинули несколько набекрень, Ева вышла и затворила за собой дверь.

4. Тягостная сцена в клубе «Трутней»

Тем временем в клубе «Трутней» разыгрывалась довольно тягостная сцена. Псмит, скрывшись от дождя в подъезде, направился в умывальную, где несколько секунд с интересом изучал свои черты в зеркале, а затем пригладил волосы и с великой тщательностью почистил костюм. После чего заглянул в гардероб за цилиндром. Когда он вошел туда, гардеробщик посмотрел на него с видом человека, которого точит страшное сомнение.

— Мистер Уолдервик сию минуту был здесь, сэр, — сообщил он.

— Ну и…? — осведомился Псмит с легким интересом. — Энергичная, деятельная душа, наш товарищ Уолдервик. Всегда он где-нибудь. То здесь, то там.

— Он про свой зонтик спрашивал, — добавил гардеробщик с некоторой холодностью.

— Неужели? Спрашивал про свой зонтик, э?

— И большой шум поднял, сэр, очень большой.

— И правильно сделал, — одобрительно сказал Псмит. — Настоящий мужчина любит свой зонтик.

— Так что мне пришлось объяснить, что зонтик взяли вы, сэр.

— Иного я и не пожелал бы, — сердечно поддержал его Псмит. — Дух полной откровенности — что может быть лучше? Между вами и товарищем Уолдервиком нет места недомолвкам и уклонениям от истины. Пусть все будет честно и без уверток.

— Он словно бы очень расстроился, сэр. И пошел вас искать.

— Я всегда рад случаю побеседовать с товарищем Уолдервиком, — сказал Псмит. — Всегда!

Он покинул гардероб и направился в вестибюль, где попросил швейцара найти ему такси. Когда такси остановилось перед подъездом, он спустился по ступенькам и уже открыл дверцу, как вдруг у него в тылу раздался хриплый вопль, и из дверей, весь розовый от возмущения, стремительно выкатился юноша и громко крикнул:

— Эй! Стой! Смит! Черт возьми!

Псмит забрался в такси и благожелательно посмотрел на новоприбывшего.

— Това-арищ Уолдервик! — сказал он. — Что нас гнетет?

— Где мой зонт? — вопросил розовый. — Гардеробщик говорит, что вы взяли мой зонт. Шутки шутками, но это же чертовски хороший зонт.