Положитесь на Псмита - Вудхаус Пэлем Грэнвил (2005)

Однако, как ни кипел он негодованием, вскоре тихая безмятежность летнего дня пролила бальзам на его смятенные чувства. За исключением пчел, которые с обычной своей беспардонной энергией трудились среди цветов, да изредка пролетающих бабочек, вся Природа словно предалась сиесте. Где-то в отдалении невидимая газонокосилка подчеркивала тишину своим музыкальным жужжанием. К входной двери на красном велосипеде подъехал рассыльный с телеграфа и, казалось, никак не мог вступить в контакт с прислугой, из чего Псмит заключил, что Бич, дворецкий, опытный оппортунист, воспользовался отсутствием власть предержащих, чтобы сладко вздремнуть в каком-то дальнем своем логове. В конце концов появилась младшая горничная, приняла телеграмму вместе с (предположительно) упреками рассыльного, и красный велосипед исчез из вида, оставив после себя тишину и благость.

Даже самые благородные умы не способны долго противостоять подобной атмосфере. Веки Псмита смежились, вновь открылись, опять смежились. И вскоре в обычные мирные звуки жаркого летнего дня вплелись легкие всхрапы, перебивавшие порой его ровное дыхание.

Когда он пробудился, подскочив — обычное завершение сна в садовом шезлонге, — тень кедра заметно удлинилась. Взгляд на циферблат сказал ему, что пять часов не за горами, и факт этот секунду спустя подтвердился появлением младшей горничной, той же, что отворила дверь рассыльному. Казалось, из замкнутого мирка людской в живых осталась она одна. Своего рода Робинзон женского пола.

— Я вам чай подала в вестибюле, сэр.

— Вы не могли совершить поступка более благородного и милосердного, — заверил ее Псмит и, с помощью легкого массажа вернув гибкость слегка затекшим членам, направился к замку. У него мелькнула надежда, что Ева при всем ее трудолюбии, возможно, прервет каталогизирование, чтобы составить ему компанию.

Надежда оказалась тщетной. На подносе уныло стояла одна-единственная чашка. Либо Ева была выше обычного женского пристрастия к чаю, либо ей его подали в библиотеку. Охваченный почти той же грустью, какую наводил на него вид хлопотливых пчел, Псмит принялся в одиночестве утолять голод и жажду, скорбно поражаясь извращенному упрямству, которое заставляет девушек работать, когда никто за ними не надзирает.

Прохлада вестибюля была очень приятна. Парадная дверь замка стояла открытой, и за ней простирались газоны, залитые будящим жажду солнцем. Слева из-за обитой зеленым сукном двери, которая вела на половину слуг, порой доносились взвизгивающие смешки, свидетельствуя, что где-то есть люди, но в остальном Псмит мог бы счесть себя последним человеком, еще обитающим на Земле. Вновь им овладели тихие раздумья, и нет причин сомневаться, что он вскоре опозорился бы, уснув во второй раз за единый день, как вдруг его заставило очнуться появление в дверях инородного тела. На фоне золотистого света внезапно возникла черная фигура.

Жуткое предчувствие, поразившее Псмита, как удар электрического тока, от которого он окаменел, точно вспугнутый лесной зверек, объяснилось иллюзией, будто он видит перед собой приходского священника, чью способность к неторопливым рассуждениям ему довелось узнать на второй день своего пребывания в замке. Однако он тут же убедился, что был излишне пессимистичен. Перед ним был не священник, а кто-то совершенно ему незнакомый — худощавый, изящный молодой человек со смуглым умным лицом и главами, которые мигали, приспособляясь к сумраку вестибюля после солнечного сияния снаружи. С неизъяснимым облегчением Псмит встал и направился к нему.

— Привет! — сказал молодой человек. — А я вас и не видел. Тут после солнца совсем темно.

— Да, тут царит приятный полусумрак, — согласился Псмит.

— Лорд Эмсуорт где-нибудь поблизости?