Укридж - Вудхаус Пэлем Грэнвил (2011)

Полагаю, он сказал бы еще многое, но в этот миг из недр коттеджа с жуткой внезапностью донесся голос. Это был женский голос, ровный, металлический голос, который, подумалось мне, откровенно намекал на ледяные глаза, орлиный нос и волосы цвета орудийной стали.

— Стэнли!

Вот все, что произнес голос, но этого было достаточно. Мой взгляд скрестился с дико мечущимся взглядом Укриджа. Он, казалось, съежился в своем макинтоше наподобие улитки, застуканной врасплох за вкушением салата.

— Стэнли!

— Что, тетя Джулия? — осведомился Укридж дрожащим голосом.

— Иди сюда. Мне надо с тобой поговорить.

— Сейчас, тетя Джулия.

Я бочком ускользнул на шоссе. Тявканье пекинесов внутри коттеджа перешло в настоящую истерику. Я обнаружил, что двигаюсь быстрой рысцой, и тут же — хотя день был жарким — помчался во всю мочь. Конечно, я мог бы и остаться, если бы захотел, но почему-то я не захотел. Что-то, казалось, шепнуло мне, что я буду лишним при этой священной семейной встрече.

Не знаю, что именно создало у меня подобное впечатление, — но не исключаю, что прозорливость или же широкий, глубокий и гибкий взгляд на вещи.

Укриджский Синдикат Несчастных Случаев

— Минуточку, малышок, — сказал Укридж. И, стиснув мой локоть, он остановил меня возле небольшой толпы, которая собралась у церковных дверей.

Такие толпы на протяжении лондонского брачного сезона можно наблюдать в любое утро перед любой из церквей, уютно гнездящихся на тихих площадях между Гайд-парком и Кингз-роуд в Челси.

Она состояла из пяти женщин кухарочьего облика, четырех нянек, полудюжины мужчин непроизводительного класса, которые отвлеклись от своего обычного занятия — подпирания стены «Виноградной грозди», питейного заведения на углу, уличного торговца с тачкой овощей, разнообразных мальчишек, одиннадцати собак и двух-трех молодых людей целеустремленного вида с фотоаппаратами через плечо. С первого взгляда становилось ясно, что в церкви совершается бракосочетание, а судя по присутствию молодых людей с фотоаппаратами и вереницы дорогих авто, припаркованных у тротуара, так и великосветское бракосочетание. Одно было неясно (для меня), почему Укридж, неколебимейший холостяк, возжелал присоединиться к зрителям.

— В чем, — осведомился я, — заключается идея? Почему мы прервали нашу прогулку, чтобы поприсутствовать при погребении человека абсолютно нам не знакомого?

Укридж ответил не сразу. Он словно погрузился в размышления. Затем он испустил глухой скорбный смешок — жуткий звук, что-то вроде последнего хрипа издыхающего лося.

— Абсолютно незнакомого, расскажи своей прапрабабке! — отозвался он со свойственной ему безапелляционностью. — А ты знаешь, кого там сейчас запрягают?

— Так кого?

— Тедди Уикса.

— Тедди Уикса? Господи Боже! — вскричал я. — Да неужели?

И пяти лет как не бывало.

Свой великий план Укридж развил в итальянском ресторане Баролини на Бик-стрит. Баролини был любимым оазисом нашей небольшой компании убежденных борцов за место под солнцем в те дни, когда человеколюбивые содержатели ресторанов в Сохо имели обыкновение подавать обед из четырех блюд и кофе за полтора шиллинга. В тот вечер там, кроме Укриджа и меня, присутствовали Тедди Уикс, актер, как раз вернувшийся после шестинедельных гастролей с труппой третьего разряда, игравшей «Всего лишь продавщицу»; Виктор Бимиш, художник, создатель «Пианиста без забот», талантливого рисунка, который украшал рекламные страницы «Пиккадилли мэгэзин»; Бертрам Фокс, автор «Пепла покаяния» и других пропадающих втуне киносценариев, а еще Роберт Данхилл, который, будучи служащим Новоазиатского банка с окладом в восемьдесят фунтов годовых, вносил в нашу компанию практичный здравомыслящий коммерческий элемент. Как обычно, Тедди Уикс ухватил разговор за шиворот и в очередной раз рассказывал нам, как он блистал и как жестоко обходится с ним злокозненная судьба.