Укридж - Вудхаус Пэлем Грэнвил (2011)

— Ладно, — сказал Укридж. — И о заголовке. Я бы назвал рассказ «Его погибшая любовь» или еще как-нибудь в том же духе. А можно испробовать что-нибудь более напряженное и выразительное, скажем, «Судьба» или «Рок».

— Заголовок я придумаю, — сказал я.

День Лютика

— Малышок, — сказал Укридж, — мне необходим капитал, старый конь, необходим срочно и безотлагательно.

Он повертел свой лоснящийся шелковый цилиндр, глядя на него с недоумением, и вернул его на голову. Мы случайно повстречались у восточного конца Пиккадилли, и сногсшибательная элегантность его костюма сказала мне, что между ним и его тетей Джулией со времени нашей последней встречи, видимо, произошло одно из тех периодических примирений, которые красной нитью проходят через его бурную и непохвальную карьеру. Все, кто знаком со Стэнли Фиверстоунхо Укриджем, этим многострадальным субъектом, естественно, знают, что он доводится племянником мисс Джулии Укридж, богатой и популярной романистки, и что время от времени, когда она заставляет себя простить его и не поминать старое, он некоторое время влачит жизнь в позолоченном рабстве в ее уимблдонском особняке.

— Да, Корки, мой мальчик, мне требуется малая толика капитала.

— А?

— И требуется быстро. Нет присловия точнее, чем «не рискнешь — не наживешь». Но как начать рисковать, если прежде не нажить для затравки десяток-другой фунтов?

— А! — сказал я неопределенно.

— Возьми, к примеру, меня, — продолжал Укридж, егозя внушительным, изящно оперчаточенным пальцем с внутренней стороны белоснежного воротничка, слишком уж льнущего к его шее. — У меня имеется абсолютно верная пара на пятнадцатое в Кемптон-Парке, и даже самый скромный вклад принесет мне несколько сотен фунтов. Букмеки, разрази их гром, требуют наличные вперед, и в каком же я положении? Без капитала предприимчивость задыхается, не родившись.

— А у своей тетки ты первоначальный вклад раздобыть не можешь?

— Ни пенса. Она ведь из тех женщин, которые вообще не выкашливают, и все тут. Ее дополнительные доходы тратятся на пополнение коллекции заплесневелых табакерок. Когда я гляжу на эти табакерки и представляю, что любая из них, если распорядиться ею разумно, сразу же поставила бы мои стопы на путь к богатству, только врожденная честность не позволяет мне ее стырить.

— То есть они хранятся под замком, так?

— Это горько, малышок. Нестерпимо горько, жестоко и иронично. Она покупает мне костюмы. Она покупает мне шляпы. Она покупает мне штиблеты. Она покупает мне гетры к ним. И более того: настаивает, чтобы я носил этот чертов хлам. А результат? Мало того что мне в них дьявольски неудобно, но к тому же мой экстерьер производит абсолютно облыжное впечатление на случайно встреченных типчиков, которым я, быть может, должен какую-нибудь мелочишку. Если я разгуливаю в таком виде, будто мне принадлежит Монетный двор, не так-то просто убедить их, что у меня нет возможности тут же вернуть им их мерзкий фунт, четырнадцать шиллингов и одиннадцать пенсов, или сколько их там. Говорю тебе, малышок, это так меня угнетает, что нервный срыв уже не за горами. С каждым днем возрастает необходимость выбраться из Уимблдона и начать независимую жизнь. Но тут без наличности не обойтись. И вот почему я озираюсь по сторонам и спрашиваю себя: «Как мне раздобыть немного капитала?»

Я счел благоразумным заметить, что и сам нахожусь в крайне стесненных обстоятельствах. Укридж выслушал эту информацию с грустной, снисходительной улыбкой.

— Я и не думал тебя куснуть, старый конь, — сказал он. — То, что мне требуется сейчас, далеко превосходит все, что ты мог бы выкашлянуть. Пять фунтов, по меньшей мере. Ну, во всяком случае, три. Разумеется, если на прощание ты предложил бы мне пару шиллингов или полкроны в качестве небольшого временного…