Стая - Сергеева Оксана (2014)

ключи от машины (ни оружия, ни даже ножа с собой не было). Машинальное действие —

выработанная годами привычка в любой ситуации оценить свои силы. Паранойя, которая останется с

ним на всю жизнь.

Может странно, но и страха не чувствовал. Возможно, зря. Но что-то подсказывало, что все не так уж

и плохо. Главное, не горячиться.

— А я ведь тебе доверял, — выдавил из себя Монахов. — Чем думал, когда дочь мою...

Такое приятное откровение в столь печальную минуту вызвало у Шаурина немую усмешку. Ни

одного слова, только легкая тень на щеке, но иногда молчание красочнее любых слов, а Монахов

знал его прекрасно, чтобы догадаться о чувствах. Можно сказать — воспитал. Только вот отцом его

назвать Денис никогда бы решился: звучит слишком порядочно. Его родной отец ничего общего с

этим человеком не имеет.

Монахов бросал на Шаурина меткие взгляды. Удивительно: стоит, не дернулся даже. Молодец, выдержка, что надо. Так и должно быть. Но ответить должен. А там видно будет... Чтоб неповадно

было. Нельзя по-другому. Никак нельзя.

— Ладно. Пора кончать с этим.

Как по команде, эти четверо бросились на Шаурина, сыпля ударами со всех сторон. Все же, организм, настроенный на бой, ответил. Невозможно было сдержать эту машинальную реакцию на

агрессию в свою сторону. Но скоро перед глазами все поплыло. Тело запульсировало болью. Болью

задышало. Перед глазами замелькали яркие слепящие звездочки, быстро расплывающиеся в

радужные пятна.

— Не убейте только, — бросил Монахов и вышел.

Это было последнее, что Шаурин смог осознать трезвым умом. Сознание уплыло. Осталась лишь

глухая засасывающая темнота. И боль.

Его выволокли из бильярдной и бросили в подвал.

Сколько был без сознания, определить не мог. И в эту минуту сказать с уверенностью, что пришел в

себя, а не находился где-то на небесах, тоже.

Хотя, нет. Если на небесах, то было бы жарко. Ведь его место — в аду.

А здесь и сейчас ужасно холодно. Реальность сузилась до ледяного бетонного пола, что был под ним.

Шевелиться даже не пробовал: тело — сплошное месиво.

Раздался лязг замка, а потом пронзительный скрип отрываемой железной двери. Скрежет металла

ударил по нервам, вызвав невыносимую головную боль.

— Денис...

От ее голоса он чуть не подскочил.

— Денис... родной...

Она присела рядом с ним на колени. Едва притронулась, и с его окровавленных губ сорвался

протяжный стон. Ребра сломаны.

— Юля... спятила... — Силясь и закусывая губы, он кое-как сел, оперевшись на стену. Вымученно

выдохнул. Растревожил застывшую боль, — задохнулся от нее, — и теперь все тело запылало огнем.

Во рту пересохло.

— Это не я сказала… Попей, — с ходу начала оправдываться. Голос дрожал, говорила негромко, почти шепотом, но слова в тесном мраке эхом отскакивали от стен и били по самым больным

местам.

Горлышко бутылки коснулось губ, и Денис сделал пару глотков. Дышать стало гораздо легче. Как

она видела в такой темноте — непонятно. Сам он едва мог что-то различить, только почувствовал, как Юля приложила к лицу мокрый бинт, пытаясь стереть кровь. Но он взял ее за руку, останавливая.

— Не надо... иди... хуже будет.

— Куда еще хуже? — возмущенно зашипела она. Вырвала ладонь и продолжила промакивать кровь.

— Мне он ничего не сделает. И от тебя я все равно не отстану. Я пообещала ему, что не буду с тобой

встречаться, но я не говорила, что брошу тебя в таком состоянии. Как я могу? Я у себя, а ты здесь…

— Слезы текли по щекам, но она не обращала на них внимание. В темноте он все равно не увидит, а

с голосом удавалось совладать более-менее.

— Юля, Юленька… — на выдохе сипло прошептал он. Легко мог представить, с каким

сосредоточенным спокойствием она касалась его, вытирая кровь, будто делала что-то обычное.