Том 7. Дядя Динамит и другие - Вудхаус Пэлем Грэнвил (2000)

Галли выскочил из комнаты. Ничего не понимая, Сэнди вернулась к своим делам. Она читала послание Гранта, Первиса и Уолверхемтона, поставлявших садовую утварь и удивлявшихся тому, что нет ответа на их письмо от 12 тек. мес, когда Галли вернулся.

— Передал, — выговорил он. — Четверть часа назад. Нет, бывают же такие нетерпеливые люди! Чтоб у него портвейн прокис!

Никакой секретарь не может в такой обстановке заниматься делами.

— Господи, — сказала она, — что случилось? Почему нельзя передать это письмо?

Галли любил рассказывать со вкусом, несколько терзая терпение слушателей, но сейчас был лаконичен и сух. Однако Сэнди все больше бледнела, с ужасом глядя на него.

— О, Господи! — повторила она. Он мрачно кивнул.

— Можете сказать «А, черт», я вас не осужу. Что ж, я это заслужил, слишком много умничал. Но могли я подумать, что Кларенс полезет в бумаги! Ничего, еще не все пропало.

Сэнди удивилась.

— Что же тут можно сделать?

— Убедить Типтона, что в этом письме нет особой беды.

— Если убедите, вы — гений.

— Мы и так это знаем. Что ж, пойду поищу его. Однако искать не пришлось. Не успел он дойти до двери, как она распахнулась, и вбежал Типтон.

— А, это вы! — сказал Галли. — Просим, просим. Мы как раз о вас говорили.

С тех пор как Сэнди видела его, Типтон очень изменился. Недавно самый тусклый взор признал бы, что он — на вершине блаженства. Теперь было ясно, что он с нее упал. Глаза у него блуждали, рот приоткрылся — словом, он выглядел точно так, как в те минуты, когда Дорис Джимсон, Анджела Терлоу, Ванесса Уэйнрайт, Барбара Бессемер, Кларисса Бербенк и Марчия Феррис предложили ему добрую дружбу.

— Здравствуйте, мистер Трипвуд, — сказал он без особой радости. — Не знал, что вы здесь.

— Здесь, здесь, — подтвердил Галли, — и знаю все о письме. О нем мы и говорили.

— Кто вам сказал?..

— О, разные люди! Они у меня — повсюду. Разрешите взглянуть? — спросил Галли, вырывая у него письмо.

Нахмурив брови, он стал читать, а закончив — презрительно фыркнул.

— Так я и думал, — сказал он. — Явный обман.

Рот у Типтона, от полноты чувств открытый наподобие почтового ящика, открылся еще шире. Реплики Галахада часто имели такой эффект.

— Подделка? — спросил он с надеждой.

Галли покачал головой.

— Не совсем. Почерк — да, Вероники, голос — моей мерзкой сестры.

— Выдумаете, она заставила?..

— Тут и думать нечего. Стояла с хлыстом. Диктовала каждое слово. Ну, вот, смотрите: «Несоответствие темпераментов». Может эта дурочка… pardon…

— Ничего, ничего, — вмешалась Сэнди, — Типтон тоже так думает, ему это нравится.

— И мне. И всем. Неотъемлемая часть ее прелести. Такой красавице, да еще мозги? Это ужас какой-то! На чем мы остановились?

— На «дурочке».

— Ага, ага. Итак, моя племянница этих слов не знает, что там — она их не сможет произнести. Вообще ее предел — два слога. Или вот, «расстроена». Сразу видно, что она написала одно «с», а мать — поправила. Но и это не все. Посмотрите на почерк. Курица лапой. Ей было трудно держать ручку. А тут? Как будто на бумагу села мокрая муха. Это — слеза. Послушание не беспредельно. Писать она пишет, но плакать — ее право. Словом, перед нами творение девицы, которая умирает от горя, но с самого раннего детства слушается мать. Поверьте, я это видел. Ни одной секунды Гермиона не давала ей что-то решить самой. В общем, плюньте, мой друг, плюньте и разотрите.

Может быть, он сказал бы что-то еще, ему всегда было что сказать, но Типтон вставил слово.

— Это же бессмысленно!

— Что именно?

— Зачем это все мамаше? Она была так рада, когда мы обручились.

— Тогда вы еще не говорили направо и налево, что у вас нет денег. Кларенс настучал Гермионе, она задумалась. Видите ли, Вероника любит вас, а моя сестра — ваши… э…