Том 7. Дядя Динамит и другие - Вудхаус Пэлем Грэнвил (2000)

Уилбур Траут очень боялся леди Констанс. Ее манера сразу поразила его. При всем своем опыте он не встречал таких женщин, и сейчас, услышав стук, испугался, что она придет в галерею, придет и скажет: «Какого черта?!», или что там говорят в этих случаях британские аристократы. Поэтому он очень обрадовался фляжке, а заодно — восхитился Ванессой, которая заботится обо всем.

— Какой халат, блеск! — беспечно воскликнул он.

— Собственно, это пеньюар, но спасибо на добром слове.

— У Женевьевы такой был.

Ванесса поджала губы, но голос ее не выдал, как отвратителен ей этот сюжет.

— А что, его больше нет? Расскажи мне о Женевьеве. Уилбур немного растерялся.

— Что рассказывать?

— Поройся в памяти.

— Красивая такая…

— Еще бы!

— Блондинка.

— И это верно.

— Говорить не любит.

— Сильная, молчаливая натура.

— А вот ругаться, это да.

— Она тебя ругала?

— Все время. Нет, иногда что-нибудь швыряла.

— Что именно?

— Что попадется.

— Возы?

— И выгоняла из дому. Помню, мы поспорили в ночном клубе, она побежала домой, все переломала, перебила — мебель, посуду, ну все. Прихожу, она говорит: «Видишь, сделала уборку». И замахнулась кочергой.

— Тут вы и развелись?

— Немного позже.

— Из-за чего?

— Она сказала — нечеловеческая жестокость.

— Бедная!

— Но вообще-то из-за этого, трубача.

— Ах, да, я забыла! И джаз поганый, верно?

— Я и сам удивлялся. Я думал, она разборчивая.

— Истинная леди?

— Вот именно.

— Зато теперь бьет кочергой его. Допил фляжку?

— Еще осталось.

— Оставь, пригодится. Пошли.

В свете фонарика галерея оказалась такой зловещей, что сострадательная Ванесса зажгла верхний свет — и зря. Ряды Эмсвортов смотрели из рам с немым упреком. Траут не слышал, как во внезапном вдохновенье герцог сравнил их с экспонатами, украшающими комнату ужасов, но согласился бы с этим мнением. Графы были ужасны, но графини их переплюнули. Все они, как одна, походили на леди Констанс.

— Дай-ка фляжечку, — пробормотал он.

Ванесса ему не отказала, но думала явно о другом. Графов и графинь она не боялась, а все-таки приутихла. Ей казалось, что тут что-то не так.

Говард Чесни совсем недавно ответил ей: «В два ноль-ноль? Заметано», — но шел третий час, а его под окном не было. Кролики были, что там — куницы и летучие мыши, и жучки, и белая сова, о которой говорил Галли, а вот Говарда — не было. Бидж сказал бы, что это очень хорошо; Ванесса бы не согласилась. Да, ей не нравился этот человек, но если его нет, что делать?

Когда часы над конюшней пробили три раза, она решила поделиться сомнениями с Траутом. Проигрывать она умела не хуже того мудреца, который советовал не плакать над пролившимся молоком. Что до Говарда Чесни, она понимала — только большая беда удержит его на пути к тысяче долларов. Страдала она из-за Траута.

— Знаешь, Уилли… — начала она — и не кончила, ибо он спал, вытянув длинные ноги, уронив на плечо голову.

Глядя на него, она удивилась, что так умиляется. Лучшие друзья не сказали бы, что спящий Уилбур ласкает глаз; но он трогал сердце. Ванессе казалось, что она могла бы вечно стоять и смотреть на него.

Однако сейчас это было опасно. Никто не вошел, но ведь мог и войти. С трудом отрезвев, она потянула за рыжую прядку.

— Уилли, вставай!

Он медленно вернулся к яви, ворча и похрюкивая.

— Э, что?

— Пора вставать.

— Что?

— Ну, проснись ты!

Он сел прямо и заморгал.

— Я заснул, да?

— И крепко.

— Удивительно! Что-что, а по ночам я чаще не сплю. Эй! — Он взглянул на картину. — Она еще тут? Который час?

— Четвертый.

— Где же Чесни? Наверное, что-то случилось.