Задохнуться можно - Вудхаус Пэлем Грэнвил (2012)

Вот, скажем, вчера. Нашел на крыше шляпу и вывел, что она была там с Монти. Слава Богу, по его манере она ни о чем не догадалась, маска — будь здоров, но было мгновение, когда он понял безумцев, крушащих все и вся.

Да, разум говорит, что она вправе влюбиться в Монти, но уж принять это — нет, увольте!

Гроза стала потише. Гром гремел дальше, молнии утратили добрую часть своей прыти. Дождь, и тот превратился из Ниагары во что-то иное. И вдруг на камнях террасы сверкнул несмелый луч.

Свет прибывал. Небо становилось голубее. Долину перекрыла радуга. Ронни отворил окно, и волна прохладных благоуханий хлынула в его спальню.

Он высунулся, втянул воздух и понял, что ему легче. Гроза совершила свое обычное чудо, словно мир обновился, словно он, Ронни, выздоровел от лихорадки. Птицы пели в кустах, и сам он почти был готов запеть.

Теперь он видел все. Ни в кого она не влюбилась, это — от погоды. Были в кафе? Значит, есть причина. И на крыше — то же самое. Все легко объяснить в лучшем из миров.

Едва он достиг этого пункта, как увидел Монти и чуть не вывалился из окна, чтобы излить на него млеко милосердия.

— Привет! — заметил он.

Монти взглянул наверх:

— Привет.

— Ты вымок.

— Да.

— Жутко вымок, — не унимался Ронни. Ему было больно, что в таком мире бывают неполадки. — Переоденься, а?

— Ладно, переоденусь.

— Во что-нибудь сухое.

Монти кивнул, походя при этом на городской фонтан. Минуты через две Ронни вспомнил, что у него над умывальником стоит замечательное растирание.

Когда ты выскочил из депрессии, неизвестно, куда тебя занесет. В обычное время Ронни быстро забыл бы о мокром Монти, но теперь, в приливе всеобъемлющей любви, ощущал, что сочувственных слов мало. Нужны дела, а то он еще простудится! И тут, как мы сказали, он вспомнил о растирании.

Золотой Бальзам, большой флакон (7 шил. 6 пенсов). И по рекламе, и по опыту Ронни знал, что вызывает он живительный жар в крови, предупреждая тем самым насморк, грипп, ревматизм, ишиас, радикулит и люмбаго и сообщая душе ощущение блаженства. Кому-кому, а Монти все это нужно.

Схватив флакон, Ронни кинулся к другу. Тот был у себя и растирался махровым полотенцем.

— Вот, — сказал Ронни, — попробуй. Вызывает живительный жар.

Монти, прикрытый полотенцем, как шалью, изучал бутылку. Такая забота его тронула.

— Спасибо большое, — сказал он.

— Не за что.

— Это не для лошадей?

— Лошадей?

— Знаешь, бывает. Вотрешь, посмотришь — а оно «только для лошадей». Жуткие муки.

— Нет-нет, это для людей. Я сам растираюсь.

— Что ж, разотремся и мы!

Монти налил в ладонь бальзама и принялся за дело. Ронни страшно вскрикнул.

— Э? — сказал Монти.

Благодетель, ярко-пунцовый, непонятно смотрел на него.

— Э? — повторил он.

Ронни заговорил не сразу. Прежде он, видимо, проглотил что-то твердое.

— Там, там, — произнес он странным голосом.

— Э?

Итон и Кембридж пришли страдальцу на помощь. Он еще раз глотнул, снял с рукава пушинку и прокашлялся.

— У тебя там что-то написано.

Они помолчали.

— Вроде бы «Сью».

Они еще помолчали.

— В таком сердечке, — беспечно закончил он.

Теперь твердое тело проглотил Монти. Странно, думал он, когда что-то видишь день за днем, его, в сущности, не видишь. Не отпечатывается на, как ее, сетчатке. Это имя, эта синяя с розовым дань исчезнувшей любви, в сущности, не существует. Он ее не видит. Что же тут ответишь?

Пришлось думать побыстрей.

— Нет, — сказал он, — это не «Сью», это «С.В.Ю.» — Сара Вирджиния Юарт.

— Что?!

— Сара Вирджиния, — твердо ответил Монти. — Невеста. Покойная. От пневмонии. Не будем об этом говорить.

Они молчали долго. Ронни пошел к двери. Чувства его не вмещались в слова, но кое во что вместились.

— Хе, — сказал он, — хо-хо!