Задохнуться можно - Вудхаус Пэлем Грэнвил (2012)

Как выразился поэт, каждого любит хоть кто-то. Возможно, кто-то любил и Перси Пилбема. Но даже мать, если она была, даже нежная тетя, если была она, не встретили бы его столь пылко, как прекрасные сестры, не говоря уж о сэре Грегори.

— Мистер Пилбем!

— Мистер Пилбем!

— Пилбем, старина!

— Заходите!

— Садитесь!

— Вот вам кресло.

— Как вы себя чувствуете?

— Вам получше?

— Сигару, э? Высший класс.

Пилбем очень удивился.

— Спасибо, — сказал он, садясь в кресло.

— Спасибо, — прибавил он, беря сигару.

— Спасибо, спасибо, — отвечал он дамам. — Да вроде получше.

— Я так рада! — сказала леди Констанс.

— Красота! — сказала леди Джулия.

— Молодец, — завершил беседу сэр Грегори. — Здорово.

С окончанием радостной песни секунду-другую царило то замешательство, какое царит, когда надо перейти к делу. Прервал его сыщик, понимая, что придется выдать блеф высокой марки.

— Я… — начал он, — ну, вы понимаете…

— Еще бы! — вскричал сэр Грегори. — Значит, вы все обдумали.

— Боюсь, мистер Пилбем, — заметила леди Констанс, — что я была резковата. Видимо, это от погоды…

— Чековая книжка с вами, сэр Грегори? Да? — спросила леди Джулия.

— Конечно, конечно! Вот, пожалуйста.

Пилбем оживился, как оживлялся всегда при виде чековой книжки.

— Ну, все в порядке, — сердечно сказал он.

— В порядке? — вскричала леди Констанс.

— Вы хотели, — проверил сыщик, — чтобы я уничтожил эту рукопись? Что ж, я ее уничтожил.

— Как?!

— М-м… так. Собственно говоря, я предал ее огню, — уточнил Пилбем, бросая взгляд на книжку и облизывая губы.

Все опять помолчали, на этот раз смущенно. Такое смущение царит тогда, когда воспитанные люди должны ответить собеседнику: «Неправда!» — а уж тем более когда они при этом знают, как опасно его обидеть.

Кроме того, можно ли вообще платить большие деньги при таких усиках? Поистине, дилемма.

— Х-р-ф-ф-ф! — обобщил эти чувства сэр Грегори.

Перси Пилбем проявил неожиданную покладистость.

— Я не надеюсь, — сказал он, — что вы мне поверите на слово. Пожалуйста, вот образчик. Остальное сгорело.

И, вынув из кармана клочок бумаги, он протянул его сэру Грегори. Бурно заморгав (по странной случайности, там было слово «креветки»), тот передал его леди Констанс. Та молча взглянула на сестру. Сестра кивнула. Проследив за всем этим, баронет направился к столу и выписал чек.

Воцарилось то легкое веселье, которое бывает после очень важных собраний.

— Мы так вам обязаны! — воскликнула леди Констанс.

— Скажите, Пилбем, — спросила леди Джулия, — почему вы передумали?

— Простите?

— Ну, перед обедом вы так упорно…

— Кларенс! — ахнула ее сестра, как часто ахала при виде старшего брата, а уж тем более в такой ответственный момент.

Вероятно, впервые в жизни девятый граф не был рассеян. Он буквально ворвался в комнату. Что-то такое с ним случилось.

— Кто брал мою книжку? — крикнул он.

— Какую книжку?

— Такую! Телефонную! Положил в библиотеке, а ее нет! Ха! Спрошу Биджа.

Он перелетел к камину и позвонил.

— Что вы скачете, холмы, как агнцы?[69] — томно осведомилась леди Джулия. — Тут паркет, ногу сломаешь.

— Ты бы ушел, Кларенс, — подсказала леди Констанс. — У нас важный разговор.

— И у меня! — парировал граф. — Это подумать, берут книжку! Не иначе как ты, Конни. Возьмешь — а на место положить некогда! Ха-ха!

— Да не брала я твою книжку, — устало ответила сестра. — Зачем она тебе?

— Надо ему позвонить.

— Кому?

— Я тебе ясно сказал — ему. Речь идет о жизни и смерти. Забыл номер.

— Чей?

— Как это чей? Ветеринара.

— На что он тебе? Ты заболел?

— То есть как «на что»?! Она съела эту бумагу.