Страна сосны и оливы - Шамир Исраэль (2010)

Иммигранты страдают от этого же отношения. Не успели приземлиться в Лоде первые самолеты с русскими иммигрантами, как в газете “Гаарец” появилась статья одного из ведущих журналистов газеты: “Приезжающие русские студенты – второй сорт, недоучки, бесталанные и безграмотные”. Вслед за этим последовала серия статей, разоблачавших русских инженеров, зубных врачей, грузин любой профессии и прочих иммигрантов. Иммигранты страдали от обычных проблем иммиграции: инженеры были вынуждены работать техниками или рабочими, хотя они ощущали себя более знающими, чем израильские техники. “Нам не нужны инженеры, нам нужны чернорабочие”, – сказал один из министров Израиля в дни приема массовой иммиграции из России. Государственная помощь, оказываемая на средства американских евреев, только усугубляла эксплуатацию. В смешной книге Эфраима Севелы “Остановите самолет, я слезу”, описывается разработанный в те дни метод “одноразовой эксплуатации иммигранта”: капиталист нанимал иммигранта. Еврейское Агентство платило ему зарплату, чтобы помочь трудоустроиться, затем, когда зарплата Агентства кончалась, иммигранта увольняли и брали нового. В более мрачной книге Григория Свирского “Прорыв” описаны приемы объегоривания иммигрантов в научных учреждениях и университетах.

Материально положение русского иммигранта в Израиле было, объективно говоря, не хуже, чем у его кузена, поехавшего в Америку. “Это я, Эдичка” Эдуарда Лимонова и “Новый Американец” Аркадия Львова – два блестящих произведения, описавших ужас иммиграции на столь различных примерах – поэта и торгаша – позволяет читателю понять, что и в Америке иммигранту было нелегко.

Но морально иммигранту в Израиле было куда тяжелее. Пока об иммиграции только шли разговоры, быть “русским” было совсем неплохо. Мне повезло – я приехал в страну Израиля в 1969 году, до начала массовой иммиграции, и меня чудесно принимали все и повсюду. Прием был таким лучезарным, что мне захотелось что-нибудь сделать для этой гостеприимной страны – так я оказался в армии, куда поначалу иммигрантов не тянули. И тут началась массовая иммиграция, внезапно сменившая теплый прием на всеобщую ненависть.

Однажды я возвращался на попутных домой, в Иерусалим, из темного бункера с передовой линии Голанских высот, молодой солдат, безумно гордившийся своими красными высокими ботинками парашютиста. Первый же остановившийся шофер уловил мой несмываемый русский акцент: “Русский? – сказал он. – Заграбастал виллу и “Вольво”? Живете за наш счет? Кровь нашу пьете! У нас ничего нет, а вам все дают!” Что скрывать, это был страшный шок для меня – в моей родной Сибири не было антисемитизма и я не привык с детства, как другие, к этому страшному, уничтожающему, обобщающему “вы” – “вам все дают, вы пьете нашу кровь”. Но мягкая посадка моего приезда смягчила для меня этот шок. Для приехавших в те дни, в 1971 году, посадка была штормовой – в ярый шторм ненависти.

Вообще оказаться в волне иммиграции – мало приятно. Хорошо быть иностранцем в стране, где иностранцев немного; не дай Бог оказаться алжирцем во Франции или турком в Голландии. Приехал бы Данте Алигьери в Америку начала века – американцы отнеслись бы к нему как к еще одному “даго”, который в лучшем случае откроет пиццерию.

Но у ужасного приема русских иммигрантов в 70-х годах были дополнительные, специфические причины. Приезд русской волны совпал с пробуждением восточного еврейства Израиля, процессом, который начался демонстрацией Черных Пантер и привел “Ликуд” к власти. Радость, с которой израильтяне встречали первых русских иммигрантов, живо напомнила восточным евреям о том, как их встречали – палатками и порошком “ДДТ” от вшей, и уж, конечно, без особой радости, как неприятный, но неизбежный долг. Когда восточные евреи жаловались на свое положение в обществе, им говорили: “Вы приехали позже”. Но прием русских показал им, что не в этом дело – эти, приехавшие позже них, не займут их место; и они обречены оставаться на дне еврейского общества.