Властелин колец - Толкин Джон Роналд Руэл

– Здесь я его оставлю, – сказал он, – и повелеваю тебе не прикасаться к нему, и да не коснется его никто другой. Эти эльфийские ножны хранят Сломанный Клинок, перекованный заново. Впервые выковал его Тельчар – во времена незапамятные. Смерть ждет всякого, кто обнажит меч Элендила, кроме его прямых потомков.

Страж попятился и с изумлением взглянул на Арагорна.

– Вы словно явились по зову песни из дней давно забытых, – проговорил он. – Будет исполнено, господин, как ты велишь.

– Ну, тогда ладно, – сказал Гимли. – Рядом с Андрилом и моей секире не зазорно полежать отдохнуть. – И он с лязгом положил ее на мозаичный пол. – Теперь все тебя послушались, давай веди нас к своему конунгу.

Но страж мешкал.

– Еще твой посох, – сказал он Гэндальфу. – Прости меня, но и его надлежит оставить у дверей.

– Вот уж нет! – сказал Гэндальф. – Одно дело – предосторожность, даже излишняя, другое – неучтивость. Я – старик. Если ты не пустишь меня с палкой, то я сяду здесь и буду сидеть, пока Теодену самому не заблагорассудится приковылять ко мне на крыльцо.

Арагорн рассмеялся.

– Кто о чем, а старик о своей палке, – сказал он. – Что ж ты, – укоризненно обратился он к Гайме, – неужели и вправду станешь отнимать палку у старика? А без этого не пропустишь?

– Посох в руке волшебника может оказаться не подпоркой, а жезлом, – сказал Гайма, пристально поглядев на ясеневую палку Гэндальфа. – Однако ж в сомнении мудрость велит слушаться внутреннего голоса. Я верю, что вы друзья и что такие, как вы, не могут умышлять лиходейства. Добро пожаловать!

Загремели засовы, тягучим скрежетом отозвались кованые петли, и громоздкие створки медленно разошлись. Пахнуло теплом, почти затхлым после свежего и чистого горного воздуха. В многоколонном чертоге повсюду таились тени и властвовал полусвет; лишь из восточных окон под возвышенным сводом падали искристые солнечные снопы. В проеме кровли, служившем дымоходом, за слоистой пеленой виднелось бледно-голубое небо. Глаза их пообвыкли, и на мозаичном полу обозначилась затейливая руническая вязь. Резные колонны отливали тусклым золотом и сеяли цветные блики. Стены были увешаны необъятными выцветшими гобеленами; смутные образы преданий терялись в сумраке. Но один из ковров вдруг светло озарился: юноша на белом коне трубил в большой рог, и желтые волосы его развевались по ветру. Конь ржал в предвкушении битвы, задрав голову, раздувая красные ноздри. У колен его бурлил, плеща зеленоватой пеной, речной поток.

– Вот он, Отрок Эорл! – сказал Арагорн. – Таким он был, когда примчался с севера и ринулся в битву на Келебранте.

Посредине чертога ровно и ясно пламенел гигантский очаг. За очагом, в дальнем конце зала, было возвышение: трехступенчатый помост золоченого трона. На троне восседал скрюченный старец, казавшийся гномом; его густые седины струились пышной волной из-под тонкого золотого обруча с крупным бриллиантом. Белоснежная борода устилала его колени, и угрюмо сверкали глаза навстречу незваным гостям. За его спиною стояла девушка в белом одеянии, а на ступеньках у ног примостился иссохший человечек, длинноголовый, мертвенно-бледный; он смежил тяжелые веки.

Молча и неподвижно взирал на пришельцев с трона венценосный старик. Заговорил Гэндальф:

– Здравствуй, Теоден, сын Тенгела! Видишь, я снова явился к тебе, ибо надвигается буря и в этот грозный час все друзья должны соединить оружие, дабы не истребили нас порознь.

Старик медленно поднялся на ноги, подпираясь коротким черным жезлом со светлым костяным набалдашником; тяжко лежало на конунге бремя лет, но, видно, старческому телу памятна еще была прежняя осанка могучего, рослого витязя.