Властелин колец - Толкин Джон Роналд Руэл

– Сударь мой Мериадок, – отвечал ему Арагорн, – если ты думаешь, что я проскакал через горы и все гондорское княжество, расчистив путь огнем и мечом, затем, чтобы поднести табачку нерадивому солдату, бросившему снаряжение на поле боя, то ты сильно ошибаешься. За неимением котомки попроси позвать здешнего травоведа. Он объяснит, что в траве, которая тебе вдруг понадобилась, никакой пользы, насколько он знает, нет, но что зовется она по-простому западное зелье, а по-ученому галенас, приведет и еще с десяток названий на самых редких языках, припомнит какие-нибудь полузабытые стишки, смысла в которых он не видит. И наконец с прискорбием сообщит, что таковой травы в Палатах Врачеванья не запасено. С тем ты и останешься размышлять об истории языков Средиземья. Вот и я тебя оставляю – поразмышляй. А то я в такой постели не спал после Дунхерга и не ел со вчерашнего вечера. Мерри схватил и поцеловал его руку.

– Извини, пожалуйста, – сказал он. – Иди скорей есть и спать! Навязались же мы еще в Пригорье на твою голову. Но, понимаешь, наш брат хоббит, коли дело серьезное, нарочно мелет вздор, лишь бы не пустить петуха. Когда не до шуток, у нас нужные слова не находятся.

– Прекрасно я это знаю, а то бы и сам иначе с тобой разговаривал, – сказал Арагорн. – Да цветет Хоббитания во веки веков! – Он вышел, поцеловав Мерри, и Гэндальф последовал за ним.

Пин остался в палате.

– Нет, такого, как он, на всем свете не сыщешь! – сказал он. – Кроме, конечно, Гэндальфа: да они небось родственники. Лопух ты лопух: котомка твоя вон она, ты ее притащил за плечами. Он говорил и на нее поглядывал. Да и у меня зелья на двоих-то хватит. На вот тебе, чтоб не рыться: то самое, из Длиннохвостья. Набивай трубку, а я сбегаю насчет еды. Вернусь – поболтаем на свой манер. Ух! Все ж таки нам, Кролам и Брендизайкам, непривычно жить на этаких высотах: уж больно все возвышенно.

– Да, – сказал Мерри. – Оно конечно, непривычно – может, как-нибудь притерпимся? Но вот в чем дело, Пин: мы теперь знаем, что эти высоты есть, и поднимаем к ним взгляд. Хорошо, конечно, любить то, что тебе и так дано, с чего-то все начинается, и укорениться надо, благо земля у нас в Хоббитании тучная. Но в жизни-то, оказывается, есть высоты и глубины: какой-нибудь старик садовник про них ведать не ведает, но потому и садовничает, что его оберегают вышние силы и те, кто с ними в согласии. Я рад, что я это хоть немного понял. Одного не понимаю – чего это меня понесло? Где там твое зелье? И достань-ка ты все-таки из мешка мою трубку, вдруг да она цела.

Арагорн и Гэндальф отправились к Смотрителю Палат и велели ему ни под каким видом еще много дней не выпускать Эовин и Фарамира и не спускать с них глаз.

– Царевна Эовин, – сказал Арагорн, – скоро пожелает ехать в поход – так или иначе задержите ее хотя бы дней на десять.

– Что до Фарамира, – сказал Гэндальф, – то не сегодня завтра он узнает, что его отец умер. Но про безумие Денэтора он знать не должен, пока не исцелится вполне и не будет занят по горло. Берегонду и периану-стражнику я скажу, чтоб они держали язык за зубами, но все-таки надо за ними присматривать.

– А насчет периана Мериадока, того, что ранен, распоряжений не будет? – осведомился Смотритель.

– Он, наверно, уже завтра вскочит с постели, – сказал Арагорн. – Ладно уж, пусть немного погуляет с друзьями.

– Диковинный народец, – понимающе кивнул Смотритель. – Вот ведь крепыши какие!

У входа в Палаты собрались люди – поглядеть на Арагорна, и толпа следовала за ним; когда же он отужинал, его обступили с просьбами вылечить раненых, увечных или тех, кого поразила Черная Немочь. Арагорн послал за сыновьями Элронда, и вместе они занимались врачеванием до глубокой ночи. Весь город облетел слух: «Поистине явился Государь». И его нарекли Эльфийским Бериллом, ибо зеленый самоцвет сиял у него на груди; так и случилось, что предсказанное ему при рождении имя избрал для него сам народ.