Сказки и истории (сборник) - Александр Шуйский (2021)

Я какое-то время просто сижу молча, прижавшись плечом к ее напряженному плечу. А потом говорю:

– А куда мы тогда пойдем? Нужно же все-таки пойти куда-нибудь.

Зои вдруг встает. И говорит:

– Мы пойдем к морю. Я думала, что больше никогда его не увижу. И я хочу его видеть гораздо больше, чем Этого. – Она дергает подбородком в сторону золотого потока. Потом смотрит на меня. – Пойдешь?

– Пойду, – говорю я. И добавляю: – Только я даже не знаю, в какую сторону идти.

– На юг, – говорит Зои. – Мы пойдем на юг. Эта штука должна указывать на восток, так всегда бывает, значит, юг вон там. Если идти на юг, рано или поздно придешь к морю.

– А если она не с востока? – смеюсь я. – И мы пойдем совсем не туда?

– Рано или поздно придем. Будем идти, пока не придем. Ты забыл? Мы теперь мертвые, нам все можно.

Я киваю, мы огибаем здание больницы так, чтобы поток света оказался слева. Когда-то вокруг всего комплекса был большой парк, я видел его мельком, когда меня привезли сюда, но сейчас на мили и мили вокруг нет ни единого деревца, и горизонт просматривается очень хорошо. Я тяну носом воздух и мне кажется, что я слышу запах моря. Мы встаем боком к свету, лицом к горизонту, – и идем к морю.

Кошкины слезки

Вокруг меня всегда очень тихо. Может быть, поэтому она пришла именно ко мне.

Когда мне хочется разбить тишину, я вытягиваю губы трубочкой и издаю тонкий свист, который слышат только собаки и летучие мыши, но ближайшая собака живет тремя этажами выше, а летучих мышей в нашем доме нет.

И когда она появилась у меня на лестничной площадке, я вытянул губы и присвистнул – такая тощая и жалкая она была с виду.

– Не кричи, – сказала она, недовольно морщась. – Могу я войти? Я хочу есть и пить, а у тебя полный пакет еды.

Я растерянно взвесил в руке пузатый пакет из универсама и принялся искать ключи по карманам.

– Конечно, – сказал я. – Только у меня не прибрано.

– Ерунда, – сказала она с видом царицы Савской и зашла в дом.

Мы разделили на двоих куриную печенку с картошкой – картошка мне, печенка ей, – она из последних сил залезла на диван, пробормотала «прошу прощения» и заснула на сутки.

Пока она спала, я прошелся по магазинам – мое холостяцкое жилье было совершенно не приспособлено для женщины. Проснувшись, она оглядела мои покупки, фыркнула, но тут же перепробовала все обновки.

– Наполнитель купишь впитывающий в следующий раз, – распорядилась она. – И блох у меня нет, можешь не распечатывать этот зеленый ошейник. А так все хорошо.

Мое утро всегда начинается с кофе, даже если оно начинается в четыре часа дня. Ночью я обычно работаю – переводы, таблицы, платят не слишком много, но это можно делать из дома, а общаться с заказчиком только почтой. За срочность платят больше, и я часто ложусь не когда стемнеет, а когда закончу. После этого мне нужно отоспаться, а, проснувшись, сварить кофе. Не рабочий допинг наспех, который лишь бы покрепче, а настоящий, сваренный на «три воды», с корицей и мускатом.

Она вошла на кухню, как только стихла кофемолка. Я выложил ей еды, она быстро и аккуратно поела, потом молча ждала, пока я не сцедил себе черную жижу в чашку и сел, и только после этого вспрыгнула мне на колени.

– Мне, в общем, только бы отоспаться, – сказала она накануне вечером. – Я поживу у тебя дня четыре?

– Может быть, останешься? – сказал я тогда робко.

– Ну, может быть, – протянула она. – Еще не знаю. Как получится.

А сейчас я прихлебывал кофе, гладил ее по пестрой трехцветной шерсти, чувствуя каждый выпирающий позвонок, и думал, как бы спросить, что она решила.

Но заговорила первой она:

– Ты ведь не станешь спрашивать, как меня зовут? Вы всегда даете кошкам свои имена.

– Не стану. Если только ты сама не захочешь.

– Тогда придумай что-нибудь.