Двери открываются - Ксения Никольская (2020)

Ноги как будто сами принесли Бориса на холмик рядом с домом, который сейчас выглядел гораздо более привлекательным, чем в начале весны. Светло-зелёная молодая травка почти полностью впитала в себя уродливые мусорные кучи и идеально гармонировала с белоснежными проталинами облаков, кое-где нарушавшими безупречную синеву неба. Борис вспомнил, что двадцать четыре года назад, почти в это же время, он стоял на этом месте, зажмурившись, и, кажется, кричал. Хотя, скорее всего, этот крик был только у него в голове – отчаянный детский крик, задушенный долгим бегом и накатившим ужасом. Боря пытался открыть глаза, но его разум не хотел видеть ничего, кроме чётко отпечатавшейся в нём картины, долгие годы преследовавшей его в ночных и дневных кошмарах. Дедушка – его любимый дедушка, с которым они гуляли, читали книжки, смотрели глупые мультики и смеялись в два голоса, дедушка, который всегда был рядом, и когда Боря разбил коленку, упав с велосипеда, прижимал его голову к своей груди, как будто забирая в себя его боль и обиду, его единственный дедушка – лежал сейчас в их квартире, на затёртом линолеуме, с неестественно вывернутой ногой, а его взгляд, остановленный смертельным выстрелом, был обращён куда-то мимо Бори, мимо бойцов, нарочито громко топавших по комнатам, мимо жизни – в никуда. И Боря побежал из этой уже чужой квартиры, захватив с собой две дорогие ему вещи, и бежал, подгоняемый в спину криками бойцов: «Стой, пацан! Куда? Стой!» до тех пор, пока не выбился из сил, и густой воздух не стал застревать у него в горле. И тогда он остановился на том самом холмике и беззвучно закричал внутрь своего ускользающего рассудка, а за спиной слышались приближающиеся тяжёлые чёрные шаги и голоса бойцов, и вот уже несколько холодных стволов табельного оружия равнодушно смотрят на него своими пустыми глазницами. А потом раздался другой голос: «Отставить! Ребенка живым брать!» Боря поднял глаза к небу. Белый шарик взлетал всё выше и выше, пока полностью не утонул в его мягкой бездонной синеве.

Борис вернулся домой и этим же вечером до беспамятства напился с Егором Семёнычем.

4

Несмотря ни на что, танк надо было раскрасить. Борис в очередной раз выбрал чёрный, добавил немного синего и совсем чуть-чуть белого. В этот раз, кажется, всё получилось как надо. Он нарисовал на борту танка зайчика с ярко-розовым сердечком в лапках, но решил, что министерство обороны не одобрит такой вольности, и закрасил его вновь смешанным цветом. Потом он стал программировать движения своего рисунка. Борису очень хотелось добавить танку какой-то зловещей мощи, и он заставил гусеницы скрипеть и тяжело позвякивать, в то время как дуло медленно поднималось и крутилось вокруг своей оси. Текст трансляции Катюша уже передала ему этим утром, и оставалось только подобрать правильный голос. Борис ещё раз прослушал слова и решил не делать тембр слишком низким. Он поставил ползунок в среднее положение, и озвучка приобрела какой-то доверительный оттенок. «Дети лучше воспринимают высокие и женские голоса, – подумал Борис, – Они напоминают им маму». Маму Борис помнил плохо, но был уверен, что, если бы она рассказала ему о том, как наши бойцы на фронте доблестно сражаются с вражескими танками, он бы ей, безусловно, поверил.

Как обычно, Катюша отключилась в десять. Комната наполнилась полумраком, но голографические обои давали достаточно света, чтобы спокойно раздеться, разобрать кровать и лечь. Борис достал из-под подушки одну карамельную палочку и с наслаждением засунул её в рот. Через полчаса он уже съел их все, надеясь, что завтра получит от Славика ещё какое-нибудь угощение. Борис подумал, что готов простить соседу его язвительный, но, в общем-то безобидный нрав, если это прощение будет вознаграждено не только бесплатными советами, но и чем-то более материальным. Он пообещал себе, что завтра же начнёт худеть, и с этой мыслью облегчённо заснул.