Портрет - Александра Плен (2019)

— Это случилось сразу после войны… — начал он невыразительно, делая огромные паузы между фразами. — Мне было около десяти. Брату пять. Помню, нам постоянно хотелось есть. В наш дом попал снаряд, и всех жителей выселили на улицу. Мы поселились в каком-то подвале. Кругом свирепствовали разруха, голод, нищета. Отец погиб на фронте почти в самом начале войны. Мать кормила нас чем придется, а потом и вовсе сбежала, сказав, что за едой. До сих пор не знаю, убили ее или она ушла сама. Если бы она собиралась вернуться, тогда зачем взяла с собой чемодан?.. Мне было страшно и одиноко. Маленький Жорж плакал, прося хлеба. Я воровал, что придется, еду, вещи, украшения. Продавал, менял. Иногда меня ловили, иногда избивали конкуренты. А однажды я попался. Залез в дом одного богача, барона Симона. Говорили, он помогал немцам и у него водились драгоценности… Дом, действительно, производил впечатление. Я был молод и глуп, поэтому поддался жадности. Греб все без разбору и, конечно же, меня схватили. Бросили в подвал, где я провел почти неделю.

Голос старика дрогнул, он замолчал. Я тихонько сидела и смотрела на хозяина сквозь ресницы. Первое отрицательное впечатление прошло, сейчас он казался мне обычным несчастным дедушкой со сложной трагической судьбой. Я сама много всего повидала во времена войн и революций. Когда висела в домах купцов и вельмож. Когда меня перепродавали, дарили, воровали, забирали за долги. Разрушенные судьбы, самоубийства, разорения, погромы. Все было в моей долгой жизни. Я старалась не носить эту боль в себе. Иначе сошла бы с ума. Сейчас я думаю, что лучше бы меня спрятали в футляр, как сделали перед второй мировой войной. И я бы не видела тех ужасов.

Через некоторое время месье Моро быстро взял себя в руки. Вытер тыльной стороной ладони влагу со щек, прокашлялся и хлебнул коньяку.

— Ты хорошая собеседница, — вдруг сказал он хрипло, — молчишь и терпеливо слушаешь.

— Привычка, — пожала плечами я, — я молчала почти пятьсот лет.

— Да… — Рок криво улыбнулся.

В голубоватом свете люстры он выглядел, словно выходец с того света — бледный, с запавшими глазами. Пергаментная кожа обтягивала кости скул, делая лицо похожим на высохший череп.

— Ничего, что мы на ты? — немного поздновато поинтересовался он. Я согласно кивнула головой. Условности для меня ничего не значили.

— Так вот, — продолжал хозяин, — я просидел в подвале неделю. Меня кормили, поили, но не выпускали. То ли ждали барона (он в это время был в отъезде), то ли еще что. Я каждый день умолял выпустить меня. Плакал, что пятилетний брат ждет дома. Я приказал ему никуда не выходить, так как на улицах опасно, а есть у него было нечего. Я беспокоился, что он умрет от голода. Наконец, приехал Симон, и сразу же вызвал меня к себе. Не знаю, чем я его расположил, но он предложил мне вступить в его банду. Конечно, я согласился. Я согласился бы на все, что угодно, даже убить Черчилля, если будет нужно, только бы меня отпустили к брату.

Рок опять замолчал. Я уже поняла, чем закончится рассказ, но пока не понимала, причем здесь картина.

— Я вернулся домой, в наш убогий холодный подвал, — через длительное время произнес Рок сиплым голосом, — но конечно не застал Жоржа. Он пропал. Я искал его. Долго искал. Так как я состоял теперь в банде, одной из самых влиятельных и могущественных в Париже, у меня были связи. Куда он пошел? Когда? Ему было пять лет, он был простужен и слаб. Ладно. Не буду утомлять тебя подробностями, — старик тяжело вздохнул и распрямился в кресле. — Через пару недель я нашел в одном из моргов Парижа упоминание об утонувшем ребенке четырех-шести лет. Его похоронили в общей могиле вместе с другими бедняками. Я до сих пор не знаю, был ли это Жорж или другой мальчик.