Истории Ворона (сборник) - Коллектив авторов (2021)

– Мне тоже было больно, – неожиданно жестко ответил старик, встретившись бесцветными слезящимися глазами с испуганным взглядом Алекса. – Было больно закапывать своего отца, слышать, как надсадно кашляет кровью моя мать, было больно, когда мне по спине проходились пятихвосткой, просто так, ни за что. И было больно, когда по ночам живот крутило от голода.

– Что вы мне подмешали? – Мозаика начинала складываться в голове Алекса. Чай. Он отравлен. Безумный старик решил убить его в отместку за свое покалеченное детство. Его, Алекса, который родился почти через шестьдесят лет после окончания войны.

– Подмешал? Клоц! Я пью тот же чай, что и ты! Ты к чашке вовсе не притронулся! Неужели ты думаешь, что я, уважаемый композитор, верующий иудей, опустился бы до такого дрекшисс, как отравление? – отчитывал парня сосед. – Это, мальчик мой, сила искусства! И ничего более.

– Мне плохо, – стонал Алекс, надеясь, что старик все же сжалится над ним и позовет врача, но тот лишь листал пожелтевшие фотографии. Выбрав одну, он повернул ее к гостю. Сквозь пелену слез юноша с трудом разглядел на фото старое высохшее дерево с петлей.

– Знаешь, что это? «Древо милосердия». На него каждый день вешали новую веревку. Этакий жест доброй воли от коменданта Вильгауза. Каждое утро и каждый вечер, просыпаясь и ложась спать в холодном бараке, я видел в окно это дерево. И ежедневно задумывался – а может, самое время? Помышлял об этом, когда шел выкапывать мертвецов в период ликвидации лагеря, когда засовывал кости в дробилку; когда Вильгауз подкидывал над головой двух-, трехлетних детей и подстреливал их на лету, а его маленькая дочка стояла рядом и требовала: «Еще, папа, еще!» Когда однажды на Рождество офицеры раздали нам хлеб, измазанный дерьмом, крича: «Фройе Вайнахтен, йуден! Николаус вам принес подарки!» Кто-то нашел в себе силы отказаться, а кто-то ел…

Инструменты продолжали покидать композицию, теперь мелодия казалась неровной, рваной, с проседающими элементами. Даже сквозь страшную боль, терзающую его внутренности, Алекс чувствовал некую звенящую неправильность этой какофонии, словно кто-то в случайном порядке отключал звуковые дорожки, играясь с эквалайзером.

– Все это происходило под музыку. Оберштурмфюрер Рокито свозил еврейских музыкантов со всей Европы в Яновский, чтобы создать собственный лагерный оркестр. Если бы вы, немцы, уважали нашу культуру, он бы никогда не собрал его из сорока человек. Музыка разливалась с аппельплац во все концы лагеря. Под фокстрот, танго и Бетховена мы просыпались, работали, ели, умирали…

Умирали и инструменты один за другим, покидая симфонию. Вот выпала из рук неведомого музыканта очередная скрипка, и тут же Алекс почувствовал, как в его голове словно лопнула какая-то струна. Один глаз перестал видеть, юноша оглох на одно ухо. Он попытался что-то сказать, но изо рта лишь показался пузырь из слюны.

– Ты меня еще слышишь? – подозрительно спросил Хаим, присматриваясь к отекшему, принявшему дебиловатое выражение лицу гостя. Алекс силился закричать, позвать на помощь, но получалось лишь жалкое кряхтенье.