Астровитянка (сборник) - Николай Горькавый

На правой обочине, за лёгкой проволочной оградой, защищающей мягкую зелень от голодных оленей, росли четыре узорчатых кипариса. За ними ухаживала мама: обрезала сухие ветки, подкармливала солями, насыпала вкусной земли, сокрушалась о болезнях вечнозелёных неженок. Как выросли молодые кипарисы за прошедшие годы.

Укол в сердце.

Глинистое дно и берега придорожного ручья были аккуратно выложены плоскими светлыми камнями, чтобы штормовые дожди не размывали красную почву русла. Джерри с отцом обустроили ручей в последнее счастливое лето. Трудился в основном отец, но и десятилетний Джерри помогал, таская из леса небольшие горные плитки с пятнами чёрно-зелёного лишайника.

Глаза Джерри задержались на большом приметном камне, который они с отцом укладывали на дно сухой канавы вдвоём, горячо споря.

Укол в сердце.

А вот ствол сосны, упавшей под напором ледяного шторма, нагрузившего её крону тоннами замороженной влаги. Нет печальнее зрелища, чем погибшее живое дерево. Есть в жизни невыносимые тяжести – они не гнут и не ломают, а просто выворачивают с корнем.

Через сотню метров дорога взяла круче. Наверное, от этого Джерри стало трудно дышать, и перед глазами поплыл темнеющий лес. Вот и двойная сосна на краю просторной площадки. Конец пути.

Дом.

Нет, нет! Джерри, задыхаясь, смотрел на горько-медовые бревенчатые стены и тёмно-зелёную крышу, под которой прожил десять лет. Это не дом! Это просто стены и крыша – ракушка без жемчуга, соска без молока, дом без любви. Пустышка!

Ожесточая сердце, Джерри мотнул головой. Глаза остановились на знакомых голубых елях, давно посаженных родителями – по дереву на каждого обитателя, тогда ещё – дома…

Одно из непреодолимых весенних удовольствий детства – снимать слюдяные лохматые колпачки шелухи с бурно растущих еловых почек, освобождая тугую пружину фиолетового молодого побега. Под защитой ветвистой путаницы жёстких синих игл мелкие птицы любили вить гнезда.

А вот норвежская зелёная ель – общее семейное дерево. Семьи уже нет, а она, плакучая, всё растёт, на что-то надеется…

Чёрт! Джерри быстро взбежал по лестнице к двери дома и толкнул стеклянно-деревянную створку. Дверь его узнала и сразу впустила. В большой комнате вспыхнул свет, и прошлое обрушилось на Джерри, как снежная лавина.

Тонкий запах дерева. Двадцатифутовый кафедральный потолок из сосновых прозрачно-лакированных досок. Зелёный берёзовый пейзаж на стене. Высокие напольные часы с золотым маятником и мелодичным боем, сопровождавшим Джеррино детство. Кожаные тёмно-бургундские диваны, где устраивалась вся семья – посмотреть новый или хороший старый фильм. Камин из крупного дикого камня, уютно горящий зимним вечером. Огненные отблески на лицах родителей и бревенчатых стенах.

Хотя стоял август, на каминной решётке из закопчёного чугуна лежали колотые поленья. В высоких, от пола под крышу, окнах сгущалась темнота.

Под ноги Джерри подкатился, вереща и приседая от восторга, домашний гном.

– Хозяин! Хозяин! Как я рад! Ура – вы наконец появились!

Робот стал тарахтеть о своих печалях и проблемах – о невоспитанных белках, грызущих подоконники, об ужасных пчёлах-плотниках, дырявящих брёвна стен быстрее, чем робот-заделочник их замазывает. Джерри растроганно смотрел на старого знакомца, пока тот неосторожно не спросил:

– А где Михаэль, ваш отец?

Юношу как током ударило. Он взорвался:

– Пошёл прочь и больше не приставай ко мне! Меня здесь нет, понял? И выключи свет!

Домашнего робота сдуло ветром, и дом погрузился в сумрак.

Джерри рванул балконную дверь и вышел на обширный треугольный дек, кораблём устремлённый в вечерний лес, в сухой звон осенних цикад.