Кристиан сделал глубокий вдох и провел ножом по запястью брата, правда, не слишком глубоко. Оказалось не так больно, как ожидал Артур. Не больнее обычного укола.

На месте пореза начала собираться кровь. Братья, как зачарованные, смотрели на алую линию на фоне белой кожи.

– Меня она тоже бросила, – произнес Кристиан и вложил в ладонь брата цветок.

Артур сжал пальцы в кулак, давя орхидею. Кровь из раны потекла сильнее.

– Знаю.

– Теперь моя очередь, – сказал Кристиан и сделал надрез на своем запястье.

– Что ты делаешь? – удивился Артур.

Кристиан прижал порезанное запястье к запястью Артура. Кровоточащие раны соединились. Кровь, сбежав вниз по рукам, закапала на чисто выметенный пол.

Держа фотоаппарат в свободной руке, Кристиан сделал несколько снимков: красные капли на белой кафельной плитке, смятый окровавленный цветок на скамье. Напоследок он вытянул руку вперед, чтобы оба попали в объектив, и сфотографировал себя и Артура, как они прижимаются друг к другу порезанными запястьями.

– Я никогда не покину тебя, – шепнул ему Кристиан. – Мы теперь с тобой кровные братья, отныне и навсегда…

* * *

В первый раз после того, как Артур нашел мать в ванне, полной алой воды – светлые волосы, словно водоросли, плавают на поверхности, голова откинута назад, безжизненные глаза устремлены в потолок, – он не выдержал и расплакался.

А в следующий момент чья-то рука бесцеремонно толкнула его в спину, вернув с небес на землю.

– Прочь с моего крыльца!

Обернувшись на голос, он увидел перед собой женщину средних лет в домашнем халате. На вид незнакомка была ровесницей его матери, останься та жива. Женщина резко отчитала его и прогнала с крыльца. Полы ее халата развевались на ночном ветру.

В Артуре тотчас проснулся его репортерский инстинкт.

– Вы что-нибудь видели? – спросил он.

– Не ваше дело, что я видела, а что нет! – ответила женщина и, скрестив на груди руки, смерила его колючим взглядом. – Зато мне точно не нравится, во что превратилось это, с позволения сказать, лето любви.

Позднее, когда Артур уже вовсю работал над статьей, ему в голову пришел заголовок: «Лето Любви сменилось Летом Смерти».

* * *

– О Кристиане никаких вестей, – сообщил Уэйн по телефону три дня спустя. – Ни у меня, ни у наших друзей в городе.

Артур, нахмурившись, еще крепче прижал трубку к уху, перебирая стопки полицейских рапортов и отчетов судмедэкспертизы по третьему убийству. Новую жертву – молодого человека – звали Луи Мей; он недавно приехал в Сан-Франциско из Канзас-Сити, как и Кристиан, привлеченный в Калифорнию «золотой лихорадкой» – лихорадкой свободной любви. Увы, вместо любви он встретил здесь смерть: его нашли лежащим на мостовой со вспоротым горлом и цветком в руке.

Вдруг и с Кристианом случилось то же самое? Просто его тело до сих пор не нашли…

– Но сегодня утром случилось нечто странное, – добавил Уэйн.

– Что? – Артур, выпрямившись, положил бумаги на стол.

– В безбожно ранний утренний час в мою дверь постучал незнакомый католический священник.

– Священник? Что ему было нужно?

– Он спросил меня, знаю ли я, где Кристиан и где он мог бывать ночью. Странно, не правда ли?

«Странно» – это мягко сказано. Несмотря на свое имя, Кристиан был далек от религии. Более того, не скрывал своего презрения к тем, кто благочестиво склонял колени перед равнодушным божеством, – как, например, родители Артура. С какой стати священнику интересоваться Кристианом?

Как будто услышав немой вопрос Артура, Уэйн пояснил:

– Священник сказал, что ему крайне важно найти вашего брата и поговорить с ним. По его словам, бессмертная душа Кристиана висит на волоске. Священник попросил меня передать вашему брату, что ему еще не поздно отринуть того, кем он стал, и, приняв в свое сердце Христа, тем самым обрести спасение. Он так и сказал. Это были его точные слова.