История с привидениями (перевод Александра Крышана) - Питер Страуб (1979)

Затем ощущение изменилось и усилилось. Некто за спиной теперь двигался за ним, сверля взглядом огромных глаз. Презирая самого себя, Льюис в панике бросился к дому, не осмеливаясь оглянуться. Он чувствовал на себе эти глаза до самого момента, как выбежал из леса на дорожку, ведущую к саду на заднем дворе и дверям кухни.

Он пронесся по дорожке, жадно хватая воздух, дернул ручку двери и вскочил в дом. Захлопнув за собой дверь, он подбежал к окну. Тропинка была пуста – лишь отпечатки его следов. Все еще испуганный, Льюис вгляделся в опушку леса. Промелькнула предательская мыслишка: а может, продать здесь все и переехать в город? Однако чужих следов не было. Да и никого здесь быть не могло: никто не прятался под деревьями на опушке леса; и не стоило бояться выходить из дома – дома, в котором он так нуждался и который служил убежищем в его вынужденной комфортабельной изоляции от неуютного столпотворения города. И этого решения, принятого в день первого снега, он будет придерживаться.

Льюис поставил на плиту чайник, достал с полки банку кофе, наполнил кофемолку зернами «Блю Маунтин» и включил ее. «О дьявол». Он вынул из холодильника бутылку «О’Кифи» и, открыв ее, влил в себя почти все, не глотая и не ощущая вкуса. Когда пиво охладило желудок, двугранная мысль удивила его: «Как бы я хотел, чтобы Эдвард был жив: как бы я хотел, чтобы Джон тогда так упорно не настаивал на проведении проклятого званого ужина».

6

– Ну, рассказывай, – сказал Рики. – Что, опять нарушители владений? Мы ведь объясняли ему нашу позицию по этому вопросу. Он должен знать, что, даже если и выиграет тяжбу, судебные издержки не покроют его убытков.

Они подъезжали к подножьям холмов Кайуга Вэлли, и Рики вел старый «бьюик» с большой осторожностью. На дорогах было скользко, и хотя он обычно перед восьмимильной поездкой на ферму Эльмера Скейлса ставил зимнюю резину, сегодня, по милости Сирса, на это не хватило времени. Сам же Сирс, большой и неуклюжий в черной шляпе и черном зимнем пальто с меховым воротником, похоже, тоже осознавал это:

– Повнимательнее за рулем, – сказал он. – На подъездах к Дамаскасу может быть гололед.

– Мы едем не в Дамаскас, – подметил Рики.

– В любом случае.

– Почему ты не взял свою машину?

– Мне сегодня утром ставят зимнюю резину.

Рики удивленно хмыкнул. Сирс сегодня явно в непримиримом расположении духа, в котором он бывал в тех случаях, когда предстоял разговор с Эльмером Скейлсом. Это был один из самых трудных их клиентов. Впервые Эльмер пришел к ним в пятнадцать лет с длиннющим списком людей, которых намеревался засудить. Им никогда не удавалось отделаться от него, а он все так же был верен своей привычке разрешать конфликты только в судебном порядке. Тощего, всегда возбужденного, с торчащими ушами и тонким голосом Скейлса называли «наш Вергилий» за стихи, которые он регулярно отсылал в редакции католических журналов и местных газет. Рики знал, что редакции журналов так же регулярно отсылали их обратно – Эльмер однажды показал ему подшивку со штампами отказа, – однако местные газеты напечатали два-три стихотворения. Они были очень вдохновляющими, Эльмер черпал образы из сельской жизни: «Коровы мычат, овцы блеют. Поступь Божьей славы слышна в раскатах грома». Таков был Эльмер Скейлс. Отец четырех детей и обладатель неувядающей страсти к судебным процессам.

Один-два раза в год кого-нибудь из них вызывали к Скейлсу на ферму, чтобы продемонстрировать дыру в заборе в том месте, где охотник либо подросток переходили его поле: Эльмер частенько идентифицировал нарушителей с помощью бинокля и требовал возбуждения иска. Обычно удавалось отговорить его, однако он всегда имел про запас две-три тяжбы другого характера. Но на этот раз, подозревал Рики, дело было намного серьезней, чем обычно: прежде он никогда не просил – вернее, не приказывал – приехать их обоих.