Жизнь мальчишки - Роберт Маккаммон (1991)

Я рассказал родителям, как вымолил для Бунтаря жизнь, прогнав от него смерть, и как теперь об этом сожалею. Я не должен был этого делать, потому что смерть для Бунтаря, страдавшего от ужасных ран, стала бы избавлением. Лучше бы я тогда не молился. Я запомнил бы Бунтаря резвым и игривым, с радостными блестящими глазами, а теперь от него осталось лишь полумертвое тело, в котором жизнь теплилась лишь благодаря моему эгоизму. Мне жаль, что все так вышло. Я поступил дурно, и теперь мне ужасно стыдно.

Пальцы отца все крутили и крутили чашку с кофе. Это помогало ему сосредоточиться, все разложить по полочкам, когда нужно было взвесить множество обстоятельств.

– Я понимаю тебя, – наконец сказал отец.

Никакие другие его слова не могли бы так меня обрадовать.

– К счастью, – продолжал он, – нет такой ошибки, которую нельзя исправить. Все, что для этого нужно, – наше желание. Иногда это бывает очень трудно: нужно приложить много усилий, вытерпеть боль, но ты все равно должен это сделать.

Взгляд отца остановился на мне.

– Ты знаешь, что надо сделать?

Я кивнул:

– Нужно отвести Бунтаря обратно к доктору Лезандеру.

– Я тоже так думаю, – согласился отец.

Мы решили, что на следующий день так и сделаем. Поздним вечером, перед тем как ложиться спать, я достал кусок гамбургера, который припас для Бунтаря. Это лакомство порадовало бы всякую собаку. Я очень надеялся, что Бунтарь съест мясо, но он только понюхал гамбургер и, отвернувшись, снова уставился в сторону леса, будто дожидаясь, что кто-то за ним придет.

Я перестал быть хозяином для своей собаки.

Я немного посидел рядом с Бунтарем, ежась на холодном ветру. Бунтарь издавал тихие скулящие звуки, исходившие откуда-то из глубин его горла. Я гладил его, и он позволял мне делать это, но сам находился где-то далеко. Я вспоминал, каким он был веселым щенком, полным безудержной энергии, как неутомимо гонял он желтый мяч с маленьким колокольчиком внутри. Я вспоминал, как мы носились друг за другом и как истинный джентльмен-южанин Бунтарь всегда уступал победу мне. Я вспоминал, как мы вместе летали над холмами. Все это теперь хранилось лишь в моей памяти и могло быть вызвано только силой моего воображения. Но все равно это было правдивей самой правды. Я поплакал. Если честно, я ревел как корова.

Потом я встал и повернулся к лесу.

– Ты здесь, Карл? – спросил я.

Конечно, никто мне не ответил. Карл всегда был очень стеснительным мальчиком.

– Я согласен отдать тебе Бунтаря, – сказал я. – Ты слышишь меня?

Ответа не было. Но Карл был здесь, я знал это точно.

– Можешь прийти и забрать его, слышишь, Карл? Я не хочу, чтобы он долго оставался в одиночестве.

Лишь тишина в ответ. Молчаливая тишина.

– Бунтарь любит, когда его чешут за ухом, – продолжал я. – Карл? – снова позвал я. – У тебя ведь теперь нет ожогов? Может быть, и Бунтарь… тоже станет таким, как раньше?

Только шелест ветра в ответ, и ничего больше.

– Я ухожу, – сказал тогда я. – И больше сегодня не буду выходить.

У самых дверей я оглянулся на Бунтаря. Он не сводил глаз с леса и слегка вилял хвостом. Я зашел в дом, запер за собой дверь и выключил свет на заднем крыльце.

Далеко за полночь меня разбудил счастливый лай Бунтаря. Я знал, что увижу, если выйду на заднее крыльцо и взгляну на собачий загончик. Пускай они познакомятся друг с другом – я не стану их беспокоить. Я перевернулся на другой бок и снова погрузился в сон.

На другой день отец и доктор Лезандер позволили мне немного побыть наедине с Бунтарем. Они знали, что нам нужно попрощаться. Он облизал меня своим холодным языком. Я приласкал его, погладил по изуродованной голове, понимая, что это не может продолжаться долго. Доктор Лезандер уже приготовил бланк, который нужно было подписать, прежде чем все будет кончено, а отец держал наготове ручку. Последнее слово оставалось за мной.