Итоги - Нил Шустерман (2019)

Существовали секты тоновиков, которые дали обет молчания и общались с помощью знаков, но у этих Шипящих был лишь набор самых примитивных жестов, словно не только язык, но и сама коммуникация была их врагом.

Поэтому викарий просто кивнул.

– Ты веришь в то, что я – Набат? – обратился к нему Грейсон.

Тот не реагировал. Тогда Грейсон, напрягая диафрагму, произнес громче:

– Я задал тебе вопрос. Ты веришь в то, что я – Набат?

Шипящие как один повернулись к своему викарию, чтобы посмотреть, что тот сделает. Викарий прищурился и медленно покачал головой.

Тогда Грейсон приступил к работе. Он внимательно посмотрел на членов секты и заговорил, обращаясь к ним по очереди.

– Бартон Хант, – сказал он. – Твоя мать посылала тебе письма в течение шести лет, трех месяцев и пяти дней, но ты возвращал их ей даже неоткрытыми. Аранза Монга, – обратился Грейсон к стоящей рядом с Хантом женщине, – ты тайком просила Гипероблако, чтобы то заменило твое сознание памятью твоей лучшей подруги, которую подвергли жатве. Но, естественно, Гипероблако не стало это делать.

К моменту, когда Грейсон повернулся к третьему из Шипящих, первые два уже в слезах стояли на коленях, ухватившись за кромку его фиолетового балахона. Они уверовали.

Когда же Грейсон посмотрел на остальных – они сжались так, словно ожидали некоего страшного удара.

– Зоран Сарабо! – выкрикнул Грейсон.

– Уууу… – замычал стоящий поодаль человек, качая головой, – уууу…

И вдруг он, не дожидаясь той страшной правды, что готовился открыть перед всеми Грейсон, бросился перед ним на колени.

Наконец, Грейсон обратился к викарию.

– А ты – Руперт Роузвут, – произнес он. – Ты заставлял своих последователей в полной мере испытать боль при ампутации языка. Но сам ты, когда тебе удаляли язык, не почувствовал ни малейшей боли, потому что операция проходила под наркозом. И это потому, что ты – трус и лицемер.

И хотя викарий пребывал в ужасе, он не сдавался. Только покраснел от ярости.

Грейсон набрал воздуху в грудь и проговорил глубоким сильным голосом:

– Я есмь Набат, я – Тон, обретший плоть. Я единственный, для кого звучит Гром. Этот человек, который называет себя вашим викарием, недостоин этого звания. Он предал все, во что вы верите, и он вел вас неверной дорогой. Он замарал вас и ваши идеалы. Он – ложь. Я – правда. Поэтому скажите мне: кому вы служите?

Он сделал паузу, вновь набрал воздуха и проговорил голосом, которым мог бы заставить и горы склонить свои вершины:

– КОМУ ВЫ СЛУЖИТЕ?

И один за другим тоновики упали на колени, смиренно склонив головы. Некоторые из них даже простерлись перед ним на лесной подстилке. Все, кроме одного. Викария трясло от ярости. Он открыл было рот, начал интонировать, но издал лишь слабый, жалкий звук. Он был один, и никто к нему не присоединился. И тем не менее он держался до последнего, пока не кончился воздух в легких.

– Введите им свежие наночастицы, – сказал Грейсон, обратившись к Мендозе. – Пусть у них отрастут новые языки. Теперь они свободны от власти этого ужаса.

– Да, Ваша Сонорность, – с поклоном ответил Мендоза.

Затем Грейсон подошел к викарию Шипящих. Он думал, этот человек ударит его, даже надеялся на это. Но тот стоял неподвижно.

– Тебе конец, – сказал он с отвращением. Затем повернулся к Жнецу Моррисону и произнес слова, которые и не надеялся услышать из собственных уст:

– Подвергни его жатве.

Ни секунды не медля, Жнец Моррисон обеими руками захватил викария, рванул его голову в одну сторону, а тело в другую. Через долю секунды викарий был мертв.

* * *

– Скажи мне, что я был неправ!

Грейсон расхаживал по палатке, которую для него разбили в лесу, расстроенный так, как не бывал расстроен до этого никогда.

– Почему я должно тебе об этом говорить? – спокойно спросило Гипероблако.