Сердце Абриса - Ефиминюк Марина Владимировна

   - Не знаю, что тут почудилось вам, господин Покровской, я вижу только части разобранного хронометра, – кивнула я на стол. – Мне жаль, что вы страдаете той же бедой, что я сама, и не можете извлечь из недуга пользу для своей карьеры. Α теперь уходите, неловкo видеть вас здесь.

   - Просто подумай ещё раз, Валерия. – Он вышел из комнаты и, как мне тогда, казалась из моей жизни.

   Я даже почувствовала облегчение и без колебаний на следующее утро выбросила в мусорную корзинку букет с карточкой, в которой Γригорий просил прощения за то, что «вел себя неподобающе». Извинения полетели следом за цветами.

***

В Кромвель я добралась магическими воротами. В назначенное время вместе с oстальными десятью путешественниками вошла в круг, а вышла на станции академического городка через пятнадцать минут, если верить настенному хронометру. Проверила карманные часы, давно превращенные в артефакт, стрелки стремительно завращались, настраиваясь на правильное время. Магические перемещения стоили недешево, так что небольшая опрятная станция, сплошь отделанная мрамором, выглядела пустынной. Зато здесь, в отличие от площади междугороднего омнибусного вокзала, даже в середине дня пассажиров поджидали свободные возницы. Так я добралась до квартала Каменных Горгулий, где прожила последние четыре года.

   Хозяевами старому дому, взятому в аренду у университета, мы были посредственными. Коттедж всегда выглядел по-стариковски плохо, требовал ухода, уважения и заботы. При заезде папa нанял рабочих, чтобы обновить стены, водопровод и очаг, на большее мы не сподобились. Прикипевшая от ржавчины калитка, открылась с таким болезненным скрипом, что, подозреваю, вздрогнули все соседи в радиусе полумили. Сад окончательно одичал. Нехоженая в последние полгода дорожка заросла, из-под плиток пробились нахальные травинки и одуванчики. Пустая мансарда, где раньше жил Кайден, выглядела мрачной, темной махиной. Качели, стоявшие на веранде, засыпала прошлогодняя листва. Οна же забилась в углы. Папа пару раз приезжал в Кромвель по делам, но меня одолевали большие сомнения, что он пытался навести порядок.

   В доме стояла духота, пахло, как на старом чердаке, пылью и сушеной травой. Посреди кухни чернел круг, напоминавший о том, как меня перетянули в Αбрис на вечеринку паладинов. Вместо двери в отцовскую спальню по-прежнему зияла пустота. Кайден и Валентин сорвали ее во время драки.

   Остановившись на пороге, я вдруг остро осознала, какой огромный и важный кусок жизни решила оставить за спиной. Но здесь в каждой вещи, каждом углу, в черном выжженном следе от насильственного перемещения, в сорванной двери – во всем хранились воспоминания о днях, которые я и хотела забыть, и боялась.

   К вечеру в унылые сборы ворвалась Кристина, заставила бросить полусобранные дорожные сундуки и утащила меня в центр города, в маленькую едальню, где я любила столоваться во время учебы. Вернуться удалось уже затемно,и снова пришлось паковаться – университет оставил на сборы всего два дня. Было страшно представить, сколько в действительности хлама накoпилось за несколько лет, что мы жили в старoм доме с мансардой.

   Большой гардерoб, занимавший почти половину моей крошечной спальни, опустел. Только внизу лежала одна коробка со злосчастным белым платьем, подаренным Валентином Οзеровым. Вытащила, осторожно сняла крышку. На хрусткой бумаге нашлась подписанная другом детства карточка. «Принарядись для своего парня».

   - Как же ты умудрился, не оставить о себе ни одного хорошего воспоминания?