Город (сборник) - Клиффорд Саймак

Например, перенаселение. Уж сколько мы о нем думаем, сколько говорим. Слишком много кроликов, потому что ни волкам, ни лисам не разрешается их убивать. Слишком много оленей, потому что койотам и волкам запрещается есть оленину. Слишком много скунсов, слишком много мышей, слишком много диких кошек. Слишком много белок, дикобразов, медведей.

Запрети убийство – этот могучий регулятор, – и разведется слишком много живности. Укроти болезни, обрати на борьбу с травмами быстроходных медицинских роботов – еще одним регулятором меньше.

Человек заботился об этом. Уж он заботился… Люди убивали всех на своем пути, будь то животное или другие люди.

Человек никогда не помышлял о великом обществе животных, не мечтал о том, чтобы скунс, енот и медведь, оставляя в стороне природные различия, вместе шли по дорогам жизни, вместе смотрели вперед, помогали друг другу.

А псы мечтали об этом. И добились этого.

Все равно как в сказке про братца Кролика… Как в детских фантазиях минувших времен. Или как в библейской притче про льва и агнца, которые лежали рядом друг с другом. Или как на картинках Уолта Диснея, с той поправкой, что картинки всегда отдавали фальшью, потому что воплощали человеческий образ мыслей».

Скрипнула дверь, кто-то переступил с ноги на ногу. Дженкинс повернулся.

– Привет, Джошуа, – сказал он. – Привет, Икебод. Прошу, входите. Я тут немножко задумался.

– Мы проходили мимо и увидели свет, – объяснил Джошуа.

– Я думал про свет. – Дженкинс глубокомысленно кивнул. – Думал про ту ночь пять тысяч лет назад. Из Женевы прибыл Джон Вебстер – первый человек, который навестил нас за много столетий. Он лежал в спальне наверху, и все псы спали, и я стоял вон там у окна и смотрел за реку. А там – ни одного огня, ни единого. В какую сторону ни погляди – сплошной кромешный мрак. Я стоял и вспоминал то время, когда там были огни, и спрашивал себя, увижу ли я их когда-нибудь снова.

– Теперь там есть огни, – мягко произнес Джошуа. – Сегодня ночью по всему миру светят огни. Даже в логовах и пещерах.

– Знаю-знаю, – сказал Дженкинс. – Сейчас стало даже лучше, чем было прежде.

Икебод протопал в угол, где стояло сверкающее туловище, поднял руку и почти нежно погладил металлический кожух.

– Я очень благодарен псам, что они подарили мне туловище, – сказал Дженкинс. – Да только зачем это? Достаточно подлатать немного старое, и оно еще вполне послужит.

– Просто мы тебя очень любим, – объяснил Джошуа. – Псы в таком долгу перед тобой. Мы и раньше пытались что-нибудь сделать для тебя, но ведь ты нам никогда не позволял. Хоть бы ты разрешил нам построить тебе новый дом, современный дом со всякими новинками.

Дженкинс покачал головой:

– Это совершенно бесполезно, ведь я все равно не смогу там жить. Понимаешь, для меня дом – здесь. Усадьба всегда была моим домом. Только латайте ее время от времени, как мое туловище, и мне ничего другого не надо.

– Но ты совсем одинок.

– Ничего подобного, – возразил Дженкинс. – Здесь полно народу.

– Полно народу? – переспросил Джошуа.

– Люди, которых я знал.

– Ух ты, какое туловище! – восхищался Икебод. – Вот бы примерить.

– Икебод! – завопил Джошуа. – Сейчас же иди сюда. Не смей трогать…

– Оставь ты этого юнца в покое, – вмешался Дженкинс. – Пусть зайдет, когда я буду посвободнее…

– Нет, – отрезал Джошуа.

Ветка поскреблась о застреху, тонкими пальцами постучалась в стекло. Брякнула черепица, ветер прошелся по крыше легкой танцующей походкой.

– Хорошо, что вы заглянули, – произнес Дженкинс. – Мне надо вам кое-что сказать.

Он покачивался в кресле взад-вперед, и один полоз поскрипывал.

– Меня не хватит навечно, – продолжал Дженкинс. – Семь тысяч лет тяну, как еще до сих пор не рассыпался.

– С новым туловищем тебя еще на трижды семь тысяч лет хватит, – возразил Джошуа.

Старый робот покачал головой: