Сильмариллион (перевод Надежды Эстель) - Дж. Р. Р. Толкин (1977)

– Я вижу кольцо, о сын Барахира, и понимаю, что ты горд и высокого мнения о своей мощи. Недостаточно, однако, подвигов отца, даже если б он служил мне, чтобы получить дочь Тингола и Мелиан. Внемли же! И я желаю скрытого сокровища. Ибо камень, железо и огонь Моргота хранят то, чем я хотел бы владеть вопреки воле всех эльфийских владык. Ты сам сказал, что подобные препятствия не смутят тебя. Ступай же! Принеси мне в руке своей Сильмарил из короны Моргота, и тогда Лютиэн, буде она пожелает, отдаст тебе свою руку. Тогда получишь ты мое сокровище, и хотя в Сильмарилах заключена судьба Арды, ты не можешь не признать мою щедрость.

Так он вызвал к жизни рок Дориата и попал в сети Проклятия Мандоса. Те же, кто слышал его слова, поняли, что Тингол не нарушил своей клятвы и все же обрек Берена на смерть; ибо знали они, что вся мощь нолдоров еще тех времен, когда не была прорвана Осада, не смогла достичь того, чтобы хоть издалека увидеть сияние Феаноровых Сильмарилов. Ибо они были вправлены в Железную Корону и ценились в Ангбанде превыше всего: их хранили балроги и бесчисленные мечи, прочные затворы и неприступные стены, а более всего – черное могущество Моргота.

Берен же рассмеялся.

– Недорого ценят эльфийские владыки своих дочерей! – воскликнул он. – Они готовы продать их за драгоценные камни, за рукотворные украшения. Но если, о Тингол, такова твоя воля, я исполню ее. И когда мы встретимся вновь, в руке моей будет Сильмарил, вырванный из Железной Короны, ибо не последний раз видишь ты Берена, сына Барахира!

Затем он взглянул в глаза Мелиан, которая не произнесла ни слова, простился с Лютиэн Тинувиэль и, поклонившись Тинголу и Мелиан, отстранил стоявших рядом с ним стражей и в одиночестве покинул Менегрот.

И тогда сказала Тинголу Мелиан:

– Ты поступил хитроумно, о король! Но если глаза мои не потеряли еще способность видеть дальше прочих, исполнит ли Берен свое дело или нет, это все равно принесет тебе несчастье. Либо ты, либо твоя дочь обречены – тобой же. А судьба Дориата сплелась сейчас с судьбой более могущественного королевства.

Тингол, однако, ответил:

– Ни человеку, ни эльфу не продам я тех, кого люблю и ценю превыше всех сокровищ. И будь хоть тень надежды или опасения, что Берен когда-либо вернется живым в Менегрот, он не увидел бы больше дневного света, несмотря на мою клятву.

Лютиэн же хранила молчание, и с тех пор не слышно было ее песен в Дориате. Тишина нависла тучей над лесами, и удлинились тени в королевстве Тингола.

Сказано в Лейтиан, что Берен беспрепятственно покинул Дориат и пришел к Полусветным Водам и Топи Сириона; там поднялся он на холмы над водопадами Сириона, где река, грохоча, скрывалась под землей. Оттуда он взглянул на запад и сквозь дожди и туманы, окутавшие холмы, увидел Талат-Дирнен, Хранимую Равнину, простирающуюся меж Сирионом и Нарогом; вдали же разглядел он нагорье Таур-эн-Фарот, вздымающееся над Нарготрондом. И вот Берен, не ведая, что делать и на что надеяться, повернул туда.

На этой равнине неусыпно несли дозор эльфы Нарготронда: на вершине каждого из окаймляющих ее холмов таилась башня, в лесах и полях, искусно скрываясь, бродили лучники. Стрелы их несли смерть и всегда попадали в цель, и ни одно живое существо не могло прокрасться без их ведома. Потому, едва появился Берен, они уже знали о нем, и смерть его была близка. Однако, зная об опасности, он шел, высоко подняв кольцо Фелагунда; и хотя, благодаря искусности дозорных, не видно было ни души, Берен знал, что за ним следят, и то и дело кричал: «Я Берен, сын Барахира, друга Фелагунда. Отведите меня к королю!»