Не прощаюсь - Борис Акунин (2018)

– Известно ли вам, что Москва сегодня двухцветная, красно-черная, и что в городе две власти, две силы, две гвардии – большевистская и анархистская? – громогласно начал актер. – Мы свергли монархию вместе с красными, мы их пока терпим, но уже ясно, что они ненамного лучше царских сатрапов. Вместо одной диктатуры они хотят установить другую. Но у Ленина с Троцким ничего не выйдет! – Мощный кулак рубанул по воздуху. – В одной только Москве полсотни черногвардейских коммун, артелей и отрядов! «Ураган», «Авангард», «Смерч», «Лава», «Буря», «Буревестник» – и, конечно, наша «Свобода»! Большевистский Моссовет сидит на Тверской, а наш «Дом анархии» – в пяти минутах ходьбы, на Малой Дмитровке, в бывшем Купеческом собрании. Молодежь почти вся за нас! Рабочие тоже. О, как я выступал на Трехгорке! Как меня слушали, как принимали! Большевики – бухгалтеры революции, а мы ее художники! Массы пойдут за нами! Здесь, в артели «Свобода», полторы сотни братьев, и все молодец к молодцу!

Пора было повернуть оратора в конструктивное русло.

– Я давеча видел, как сюда вошел весьма колоритный тип, настоящий художник революции. В романтическом черном плаще, широкополой шляпе. Знаете его?

Невский сбился с возвышенного тона.

– Погодите-ка… Про вас рассказывали, что вы не только драматург, но еще и сыщик. – Актер хитро прищурился. – А ну выкладывайте. Расследуете какое-нибудь преступление? Это у нас запросто. Уголовников в артели полно. Вы назовите приметы того, кого ищете.

– Я же сказал: бородатый, длинный черный плащ, очень заметная шляпа. Минут пять назад прошел через вестибюль в эту сторону.

Невский почесал мясистый подбородок, хмыкнул.

– Пойдемте-ка. Покажу кое-что.

Открыл дверь в довольно большое помещение, сплошь заставленное вешалками.

– Здесь у нас раздевалка, она же платяной склад. Пока не закончились дрова и топили, наши оставляли здесь верхнюю одежду. Да вы подойдите.

Фандорин дохромал до двери, заглянул.

Одинаковые черные плащи с пелеринами висели в ряд. Наверху, на полке для головных уборов, лежали шляпы а-ля Гарибальди.

Гарибальди в шляпе «Гарибальди»

– У коммуны портных-анархистов на Трехгорке возникла идея пошить форму для «Черной гвардии». Прислали нам в порядке братской помощи сто комплектов. Но Воля сказал, что мундир – признак принуждения. Плащи с шляпами остались тут. Кому нечего надеть – надевают. И бородатых у нас хватает. Анархисты – чего вы хотите… – Громов как-то вдруг потускнел и сдулся, будто проколотая шина. – Ладно, Фандорин, вы тут гуляйте сами. В «Храм чтения» загляните. Когда мы реквизировали особняк, Воля велел выкинуть из банковской библиотеки всю финансовую литературу, вместо нее притащили анархистскую классику… У нас тут много чего есть. Увидите…

Вяло махнул рукой, пошел прочь. Ненадолго же ему хватило дозы, подумал Эраст Петрович. Совсем снюхался «герой-любовник».

Дальше Фандорин двинулся один, опираясь на трость, а иногда и держась за стену. Через каждые двадцать-тридцать шагов приходилось делать передышку. Больше всего сил уходило на то, чтобы не злиться. Поскольку энергия Ки выдохлась, нужно приучаться жить без нее, внушал себе Эраст Петрович. Ибо сказано: «Благородный муж презирает немощь тела, а то, что не может вылечить, почитает здоровьем».

Из открытой двери доносился голос, торжественно декламировавший:

– «Главный принцип индивидуалистического анархизма – право всякой личности свободно распоряжаться собой. Это право принадлежит любому человеку по факту рождения. Человек и его право на выбор являются высшей ценностью и уважаются при любых обстоятельствах. Всякие ограничения свободы могут быть только добровольными. Вместе следует селиться тем людям, кто трактует эти добровольные ограничения одинаково. Земля достаточно велика, чтобы на ней хватило места всем общинам, придерживающимся каждая собственных правил, а кто не хочет никаких ограничений, может жить один».