Смертельная белизна - Джоан Роулинг (2019)

Стало быть, они сбежали, но во время перелета почти не разговаривали. Какие мысли роились в голове у Мэтью на протяжении тех долгих часов, Робин не хотела знать.

Знала она только одно: все ее мысли были о Страйке. Вновь и вновь, глядя на плывущие за иллюминатором облака, она вспоминала то краткое объятие на лестнице.

«Уж не влюбилась ли я?» – раз за разом пытала она себя, но так и не пришла к однозначному ответу.

Ее терзания длились не один день, но она не могла поведать Мэтью о своем внутреннем разладе, когда они во время прогулок по белым пляжам обсуждали накопившиеся разногласия и претензии. Мэтью спал на диване в гостиной, а Робин – наверху, на двуспальной кровати под антимоскитной сеткой. Иногда между ними вспыхивали споры, нагнетались обиды, зависали яростные паузы. Мэтью не выпускал из поля зрения мобильник Робин: хотел знать, где он лежит, то и дело проверял, и она знала, что он ищет сообщения или звонки от ее начальника.

Но хуже всего было то, что ни звонков, ни сообщений не поступало. Очевидно, Страйк не хотел никаких контактов. Робин постоянно возвращалась мыслями к тому случаю на лестнице, как собачонка – к облюбованному столбу, но, судя по всему, для нее то происшествие значило куда больше, чем для Страйка.

Из вечера в вечер она бродила по пляжу, слушая глубокое дыхание моря. Под защитной лангеткой потело раненое предплечье. Мобильный она с собой не брала, чтобы Мэтью не допытывался, где она находится и не названивает ли ей тайно от него Страйк.

Но на седьмой день, когда Мэтью оставался на вилле, она решила позвонить Страйку сама. Почти безотчетно Робин продумала план. В пляжном баре был стационарный телефон, а номер офиса она знала наизусть. Все ее звонки автоматически перенаправлялись Страйку. Она еще не решила, как начнет разговор, но была уверена, что Страйк, услышав ее голос, обнаружит свои истинные чувства. Когда в далеком Лондоне задребезжал телефон, у Робин пересохло в горле.

На другом конце сняли трубку, но несколько секунд молчали. До Робин донеслось какое-то шевеление, потом хохоток – и наконец ей ответили:

– Алло? С вами говорит Корми-Шторми…

Сквозь громкий, пронзительный женский смех Робин услышала где-то на заднем плане голос Страйка: полунасмешливый, полудосадливый и определенно пьяный:

– Дай сюда! Кому сказано, дай…

Робин бросила трубку на рычаг. По ее лицу и груди струился пот, она сгорала от стыда, унижения и собственной глупости. Он был с другой женщиной. Хохоток, вне сомнения, прозвучал интимно. Незнакомка, схватившая мобильный, назвала Страйка (до чего же тошнотворно) «Корми».

Если Страйк когда-нибудь спросит про сброшенный вызов, ни под каким видом нельзя признаваться, что это была она, решила Робин. Надо стиснуть зубы и солгать, притвориться, что она вообще ни сном ни духом…

Женский голос в телефонной трубке подействовал на нее как звонкая пощечина. Если Страйк так быстро утешился неизвестно с кем – Робин готова была поклясться жизнью, что эта бабенка либо только что переспала со Страйком, либо как раз готовилась этим заняться, – значит он, оставшись в Лондоне, явно не терзался по поводу своих истинных чувств к Робин Эллакотт.

От морской соли на губах ей захотелось пить: она плелась сквозь темноту, оставляя глубокую борозду на белом песке, а у ее ног разбивались набегающие волны. Не может ли быть такого, спросила себя Робин, когда выплакалась, что она путает благодарность и дружбу с чем-то более глубинным? Что она приняла любовь к расследованиям за любовь к человеку, взявшему ее на следственную работу? Конечно, она восхищалась Страйком и успела к нему привязаться. Их многое связывало, а потому Робин хотелось постоянно быть рядом с ним, но разве это любовь?