Смертельная белизна - Джоан Роулинг (2019)

У нее вырвали телефон. За долю секунды Робин отметила, что никакого бара здесь нет и в помине, а есть только запущенный участок берега под мостом, неряшливые заросли кустарника и темная, обшарпанная, низко сидящая на воде баржа под названием «Одиль». От сильного удара кулаком в солнечное сплетение Робин, охнув, сложилась пополам. В таком положении она услышала всплеск брошенного в канал телефона; чьи-то руки схватили ее за волосы и за пояс брюк и потащили к барже, а у нее в легких даже не осталось воздуха, чтобы закричать. Она ударилась об узкий деревянный стол и упала на пол – ее затащили на баржу.

Дверь захлопнули. Она услышала скрежет запираемого замка.

– Сядь, – приказал мужской голос.

Все еще задыхаясь, Робин подтянулась на деревянную скамью у стола, покрытого тонкой мягкой тряпицей, потом обернулась и увидела направленное на нее дуло револьвера.

На стоящий напротив стул опустился Рафаэль.

– Кто тебе звонил? – потребовал он ответа, из чего она заключила, что Рафаэль, втаскивая ее на баржу, побоялся, как бы звонивший не услышал шума борьбы, и даже не проверил экран ее мобильника.

– Мой муж, – хрипло солгала Робин.

Там, где он схватил ее за волосы, горела кожа головы. Боль в области диафрагмы была такой резкой, что Робин заподозрила перелом ребра. Все еще судорожно стараясь набрать в легкие воздуха, она за несколько размытых секунд представила свое положение в миниатюре, будто издалека, в трепещущей капсуле времени. Робин увидела, как Рафаэль ночью скидывает в темную воду ее отяжелевшее мертвое тело, а Мэтью, который – это ясно как день – заманил ее к каналу, допрашивают и, возможно, обвиняют. Она увидела лица своих убитых горем родителей и братьев на ее похоронах в Мэссеме, и еще Страйка, стоящего у задней стены церкви точно так же, как у нее на свадьбе, только разъяренного – ведь произошло то, чего он опасался, и она погибла из-за его ошибок.

Но по мере того как с каждым судорожным вдохом легкие заполнялись воздухом, иллюзия взгляда на себя со стороны начала развеиваться. Робин опять была здесь, на этом грязноватом суденышке, заточенная в его деревянном чреве, где на нее уставились расширенный зрачок револьвера и чуть выше – пристальный взгляд Рафаэля.

Ее страх реально и осязаемо присутствовал вместе с ней на судне, но она приказала себе от него отстраниться: он ей не помогал, а только мешал. Она должна сосредоточиться и хранить спокойствие. Отказавшись заполнять тишину, она вернет себе часть силы, которую у нее отобрали. Этому приему Робин обучилась на сеансах психотерапии: затягивай паузу – и пусть ее заполнит более уязвимый из двоих.

– Удивительное спокойствие, – заговорил наконец Рафаэль. – Я думал, ты будешь истерить, орать. На всякий случай тебя приложил. Как оказалось, без этого можно было обойтись. Не зря ты мне понравилась, Венеция.

Она знала, что он силится вновь изобразить из себя милягу-парня, которым она против своей воли увлеклась в палате общин. Вообразил, очевидно, что испытанная смесь сожаления и раскаяния заставит ее, невзирая на горящую кожу головы, синяки на ребрах и направленный ей в лицо пистолет, простить и смягчиться. Но Робин молчала. Его еле заметная просительная улыбка исчезла, и он резко сказал:

– Мне надо знать, сколько известно легавым. От того, что накопали на меня они сами, я еще смогу отвертеться, но тогда тебя, к сожалению, – он слегка приподнял пистолет, направив его в середину лба Робин (а ей лезли в голову ветеринары и один меткий выстрел, который мог бы избавить от мучений ту лошадь в лощине), – придется убрать. Как только стемнеет, я заглушу выстрел подушкой и скину твой труп за борт. Но если ты выболтала фараонам все, что разнюхала, тогда я покончу с собой прямо здесь, потому как в тюрьму возвращаться не собираюсь. Так что рассказать мне все начистоту – в твоих интересах, согласна? С этой баржи сойдет на берег только один из нас.

Робин ничего не сказала, и он в ярости рявкнул: