Смертельная белизна - Джоан Роулинг (2019)

– Билли утверждает, – продолжал Страйк, – что в детстве стал свидетелем удушения какого-то младенца.

Чизуэлл не отпрянул в ужасе, не зашумел, не разъярился. Он не стал допытываться: уж не обвиняют ли в чем-нибудь его самого, или требовать ответа на вопрос: какое, черт побери, это имеет к нему отношение? Когда он заговорил, в его ответах не было и тени красочных опровержений, которые зачастую выдают виновного, но Страйк мог поклясться, что для Чизуэлла эта история не нова.

– И кто же, если верить этому безумцу, задушил ребенка? – Пальцы Чизуэлла забегали по ножке бокала.

– Он не сказал… или не захотел сказать.

– Вы считаете, именно это и дает Найту повод меня шантажировать? Обвинение в детоубийстве? – резко спросил Чизуэлл.

– Я считаю, вам следует знать, что привело меня к Джимми, – ответил Страйк.

– На моей совести нет смертей, – с нажимом заявил Джаспер Чизуэлл и допил воду. – А за незапланированные последствия, – добавил он, возвращая пустой стакан на стол, – никто ответственности не несет.

10

Я думала, что мы вдвоем как-нибудь справимся.

Генрик Ибсен. Росмерсхольм

Через час детектив и министр вышли из дома номер 14 по Парк-Плейс и, прошагав буквально несколько метров, вернулись на Сент-Джеймс-стрит. За чашкой кофе Чизуэлл немного смягчился и перестал отделываться шаблонными фразами – наверное, решил Страйк, вздохнул с облегчением, когда привел в действие механизм, способный избавить его от невыносимого гнета страха и тревожного ожидания. Они договорились об условиях, и Страйк остался доволен: в последнее время его агентство нечасто получало такие денежные и серьезные заказы.

– Что ж, благодарю вас, мистер Страйк, – сказал, отводя глаза, Чизуэлл, когда они остановились на углу. – Здесь я вынужден вас покинуть. Иду на встречу с сыном. – И почти сразу сделал шаг по Сент-Джеймс-стрит.

Но почему-то не двинулся дальше.

– Дело Фредди было у вас на контроле, – коротко сказал он, исподволь наблюдая за Страйком.

Страйк не ожидал, что Чизуэлл коснется этого вопроса, а уж тем более здесь и сейчас, под занавес, после напряженного обсуждения, которое состоялось у них в подвальном ресторане.

– Да, – ответил он. – Как ни прискорбно.

Чизуэлл задержал взгляд на отдаленной художественной галерее.

– Я вспомнил: это вы подписали отчет, – сказал он. – У вас редкая фамилия. Мне…

Проглотив застрявший в горле ком, министр все так же разглядывал галерею. Как ни странно, он совсем не спешил на условленную встречу.

– Отличный был парень – Фредди, – выговорил он. – Отличный. Служил там же, где и я в свое время, с той лишь разницей, что в девяносто третьем году – вы, наверное, знаете – Собственный королевский гусарский полк объединили с Королевским Ирландским гусарским. Так что он поступил на службу в Королевский гусарский. Подавал большие надежды. Любил жизнь. Но вы с ним, конечно, лицом к лицу не встречались.

– Никогда, – подтвердил Страйк.

Сама собой напрашивалась какая-нибудь вежливая фраза.

– Он ведь был у вас старшим из детей?

– Из четверых, – покивал Чизуэлл. – Две дочери, – его интонация словно закрыла эту тему: дескать, женский пол, о чем тут говорить? – и еще один сын, – мрачно добавил он. – В тюрьме отсидел. Полагаю, вы читаете газеты?

– Нет, – солгал Страйк, зная, каково это – когда твои сугубо личные дела мусолятся в прессе.

Если щадить – пусть даже не вполне убедительно – чужие чувства, всегда можно сделать вид, будто ты читал, но не всё; если же делать ставку на простую вежливость, то лучше предоставить собеседнику самому изложить свою версию.

– Всю жизнь ему неймется, Раффу, – проговорил Чизуэлл. – Я устроил его на работу – вот туда. По знакомству.

Он указал пальцем на далекую витрину галереи.