Сорок дней Муса Дага - Верфель Франц (1984)

– Спойте что-нибудь, мадемуазель, – попросил Стефан из своего угла, откуда он разглядывал Искуи.

Она только теперь его заметила. И только теперь ей стало ясно, что сын француженки – чистокровный армянский мальчик, без малейшей примеси иноплеменных черт. Из-под бледного лба смотрят неповторимые глаза его народа, а ведь эти детские глаза всю жизнь видели только доброе и приятное. Быть может, это открытие и побудило ее преодолеть внутреннее сопротивление и согласиться петь.

Пела она не для того, чтобы показать ничего не приемлющей Жюльетте, как хороши армянские песни. Она пела только для Стефана, словно то был ее долг – вернуть это потерянное дитя народа в его родной мир.

У Искуи был высокий, нежный голос, не чарующее сопрано взрослой женщины, а скорее – голос девочки. Но скорбный и мерный ритм ее мелодий превращал этот детский голос в голос жрицы.

Искуи начала с «Песни о приходе и уходе»65, которую привезла с собой в Зейтун из Йогонолука. Это была рабочая песня семи деревень, и не столько благодаря своему исполненному мудрости тексту, сколько размеренной, торжественной мелодии:

Минуют горчайшие, черные дни,они, словно зимы, приходят-уходят.Страдания нам не навечно даны,вот так покупатели в лавке приходят-уходят.Гоненьям и казням наступит конецвот так караваны приходят, уходят.Восходят на ниве земли племена,и плевелы и бальзамины приходят, уходят.Убогий! Не плачь! Не кичись, властелин!Все в мире непрочно – приходит, уходит.Бесстрашное солнце извечно горит,а тучи в молельню приходят, уходят.Весь мир наш – приют у развилки дорог,народы, как гости, приходят, уходят.Лелеет земля просвещенных сынов,а темные расы уходят, нисходят.Как дни зимы, дни неудач недолго тут: придут – уйдут.Всему есть свой конец, не плачь! – Что бег минут: придут – уйдут.Тоска потерь пусть мучит нас, но верь, что беды лишь на час:Как сонм гостей, за рядом ряд, они снуют: придут – уйдут.Обман, гонение, борьба и притеснение племен,Как караваны, что под звон в степи идут: придут – уйдут.Мир – сад, и люди в нем цветы! но много в нем увидишь тыФиалок, бальзаминов, роз, что день цветут: придут – уйдут.Итак, ты, сильный, не гордись! Итак, ты, слабый, не грусти!События должны идти, творя свой суд: придут – уйдут!Смотри: для солнца страха нет скрыть в тучах свой палящий свет,И тучи на восток плывут, бегут: придут – уйдут.Земля ласкает, словно мать, ученого, добра, нежна;Но диких бродят племена, они живут: придут – уйдут…Весь мир – гостиница, Дживан! А люди – зыбкий караван!И все идет своей чредой: любовь и труд, – придут – уйдут!Слушая Искуи, Жюльетта явственно уловила то неприступное в ней, что проявлялось в обличье застенчивости или печали, да и в том, что Искуи отстраняла жюльеттины подарки, и было это не чем иным, как упорным сопротивлением, вопреки всем стараниям Жюльетты. И так как Жюльетта не все в песне поняла, то попросила перевести ей текст. Когда дело дошло до последней строфы, она с торжеством заявила:

– Лишний раз убеждаешься в том, как высокомерны вы. «Лелеет земля просвещенных сынов, а темные расы уходят, нисходят». «Просвещенные сыны», это, конечно, армянский народ, а «темные», невежественные расы – все Прочие…

Стефан перебил ее почти властно:

– Еще что-нибудь, Искуи!

Но Жюльетте хотелось услышать что-нибудь для души. Ничего, над чем нужно думать, ничего такого, где бы говорилось о просвещенных сынах и невежественных расах.

– Настоящую chanson d’amour66, Искуи!

Искуи неподвижно сидела на стуле спиной к окну, чуть наклонившись вперед. Больную руку со скрюченными пальцами она положила на колено. Багровое солнце светило в спину Искуи, так что черты ее были почти неразличимы в тени. Немного подумав – в памяти ее, должно быть, всплыло какое-то воспоминание, – она сказала: