Я говорил, что люблю тебя? - Эстель Маскейм (2017)

– Тайлер! – Для меня он был пазлом из миллиона фрагментов, и все их нужно собрать воедино – только так можно увидеть полное изображение. – Ты за какую команду болеешь: за «Форти Найнерс» или за «Чарджерс»?

– Что еще за дурацкий вопрос? – спросил Тайлер, явно пораженный, что я так легко переключилась на другую тему. Наверное, подумал: «То пристает как банный лист, а то вдруг футбольной фанаткой заделалась». – За «Форти Найнерс».

Открыв рот, я озадаченно на него уставилась. Такой ответ не укладывался в голове – не вязался с фотографией.

– Я видела у Дина фотку, – сказала я, осторожно подводя разговор к нужной теме, – на которой вы с Дином и с вашими отцами перед игрой этой команды. Если ты болеешь за «Форти Найнерс», то почему у тебя такой вид, словно ты вообще не хочешь там находиться?

Тайлер остолбенело заморгал:

– Дин обещал спрятать ее подальше…

– Отвечай на вопрос, – потребовала я. Все это было крайне странно, и я сгорала от нетерпения. Я чувствовала, что постепенно приближаюсь к разгадке, и волновалась все больше и больше. – Что тогда произошло?

Потянувшись, Тайлер взял с тумбочки стакан и сжал его в руке с такой силой, что костяшки пальцев побелели. Я испугалась, что от такого давления стекло может лопнуть. К счастью, стакан оказался крепким. Тайлер подошел к окну и застыл – тишину нарушали лишь отдаленные звуки музыки и его тяжелое дыхание.

Пирс сейчас был ярко освещен, из-за ряда посаженых вдоль дороги пальм пробивались разноцветные огни. Нарезало круги «чертово колесо». Странно, что оно работало, ведь была уже середина ночи.

– Иден! Ну почему ты такая? – тихо спросил Тайлер, по-прежнему стоя ко мне спиной и глядя в окно. – Тебе совершенно незачем это знать. Остальные как-то же обходятся.

Я чувствовала: что-то в нем поменялось. Опустив голову, он водил средним пальцем по ободку стакана. Я не хотела больше никаких разговоров. Я хотела лишь тишины, чтобы просто изучать его: каждую черточку, каждый изъян. Хотела взглянуть ему в глаза и поймать ответный взгляд, улыбнуться и увидеть улыбку. Хотела смотреть, как ходят его желваки, когда он о чем-то думает, хотела, чтобы он спокойно мог доверять мне свои мысли. Я хотела видеть его насквозь.

Я хотела его.

– Тайлер, – шепнула я в надежде, что незримая сила имени заставит его посмотреть мне в глаза, но он так и не повернулся. Лишь мельком глянул на меня через плечо. – Расскажи. Пожалуйста.

Он медленно покачал головой, словно ему невыносимо больно решиться.

– Не заставляй меня, – выдохнул он. Глаза были закрыты.

Я очень аккуратно втиснулась между ним и окном. К горлу подступил ком. Сглотнув, я мягко положила руку ему на грудь.

– Пожалуйста…

Его глаза открывались мучительно долго, и я ждала, что в очередной раз буду поражена их изумрудным оттенком. Но когда Тайлер наконец на меня посмотрел, дыхание перехватило. Глаза были совершенно отрешенными, погасшими и бесконечно страдальческими. Я даже представить себе не могла, что в нем таятся такие эмоциональные глубины. Я уже видела ярость, цинизм, ранимость, а сейчас видела не ранимость, а полную беспомощность.

– Мой отец – сволочь, – прошептал Тайлер, едва шевеля губами. – Я говорю всем, что он сидит в тюрьме за угон автомобиля. Но это неправда. – Челюсть напряглась, он отвернул лицо в сторону. Какое-то время Тайлер собирался с духом, чтобы продолжить; ноздри раздувались, на меня он по-прежнему не смотрел. А потом решился произнести то, что мне даже в самом страшном сне не снилось: – Он в тюрьме за жестокое обращение с детьми.

От этих слов кровь застыла в жилах, по спине побежали мурашки. Мне было больно их даже слышать. Эти слова никогда не должны произноситься вместе, потому что жестокое обращение с детьми в принципе не имеет права на существование: ни как факт, ни как вымысел. К горлу подступил ком. Не в силах поверить своим ушам, я изумленно открыла рот.