Сёгун - Джеймс Клавелл (2017)

Она сказала что-то, чего он не понял. Он снова дал ей понять, что она может идти, Фудзико отдала распоряжение служанке, которая как тень ходила за ней. Вскоре пришла Марико.

– С вами все благополучно, Андзин-сан?

– Да. Я не знаю, почему она побеспокоила вас. Боже мой, я только смотрю на луну. Не спится. Хотел немного подышать свежим воздухом.

Фудзико, запинаясь, изливала что-то Марико. Ей было явно не по себе. Должно быть, ее задело раздражение, прозвучавшее в его голосе.

– Она говорит, что вы велели ей идти спать. Она только хотела довести до вашего сведения, что у нас не принято, чтобы жена или наложница спали, пока не спит их господин, вот и все, Андзин-сан.

– Тогда пусть она изменит свои обычаи. Я часто бодрствую ночью. Просто так. Это морская привычка – я очень плохо сплю на берегу.

– Да, Андзин-сан.

Марико объяснила, и обе женщины ушли. Но Блэкторн знал, что Фудзико не ляжет и не уснет, пока он не спит. Она всегда была на ногах и ждала, когда бы он ни вернулся в дом. Иногда по ночам он бродил в одиночестве по берегу. Впрочем, и тогда он знал, что за ним следуют по пятам, наблюдают, несмотря на все его попытки отстоять право побыть одному. Следуют не из опасения, что он попробует бежать. Просто потому, что у них такой обычай – всегда сопровождать важных гостей. В Андзиро он был важным гостем.

Со временем он примирился с ее присутствием. После того как Марико посоветовала: «Думайте о ней как о скале, сёдзи или стене. Ее долг – служить вам».

С Марико все обстояло по-другому.

Блэкторн был рад, что она осталась. Без нее он никогда не подступился бы к обучению самураев, не смог бы в одиночку растолковать им премудрости военной стратегии. Он не уставал благословлять ее, отца Доминго, Альбана Карадока и других своих учителей.

«Я никогда не считал, что из военного опыта может выйти такой прок», – подумал он уже в который раз. Однажды, когда его корабль прибыл в Антверпен с грузом английской шерсти, испанские войска напали на город. Все горожане вышли на баррикады и дамбы. Вероломная атака была отбита, испанскую пехоту оттеснили, заставили отступить под огнем пушек. Тогда он впервые увидел, как Вильгельм, принц Оранский, перемещает полки словно шахматные фигуры. Они атаковали, ретировались в притворной панике, чтобы перегруппироваться, снова шли в наступление, паля из ружей пробирающими до печенок, рвущими перепонки залпами, и проделывали бреши в строю непобедимых, оставляя их умирать, исходить криком. Запах крови, пороха, мочи, конского пота и навоза бил в ноздри, дикая безумная радость убийства овладевала людьми, удесятеряя силы.

– Боже мой, как прекрасно побеждать, – заключил он вслух, сидя в ванне.

– Что, господин? – окликнул его Суво.

– Ничего, – ответил он по-японски, – я не разговаривал – думал, просто думал вслух.

– Я понимаю, хозяин. Прошу прощения.

Блэкторн позволил себе расслабиться.

«Марико. Да, она бесценная помощница.

Мы ни словом не обмолвились о той первой ночи, когда я чуть не убил себя. Что было говорить?

Я рад, что столько всего нужно сделать, – размышлял капитан. – Нет времени пораскинуть мозгами – лишь эти минуты в ванне. Нет времени, чтобы успеть все. Приказано сосредоточиться на подготовке и обучении войск, а не на собственной учебе, а хочется выучиться, чтобы выполнить обещание, данное Ябу. Времени всегда в обрез. И эта непроходящая усталость – к ночи выматываешься так, что мгновенно засыпаешь на закате, чтобы с рассветом вскочить и ехать на плато. Все утро муштруешь рядовых самураев, питаешься впроголодь, никакого тебе мяса. Ежедневно после полудня и допоздна – иногда далеко за полночь – толкуешь о войне с Ябу, Оми, Игураси, Нагой, Дзукимото и остальными военачальниками, отвечаешь на вопросы о военном деле. Как вести сражение, каковы битвы у чужеземцев и каковы они у японцев. На суше и на море. Слушатели всегда что-то записывают. Много-много записывают.