Сёгун - Джеймс Клавелл (2017)

Блэкторн начал одеваться. Вернулась Фудзико и встала на колени, помогая ему подпоясаться.

– Марико-сан? Нан дзя?

– Нани мо (ничего важного), Андзин-сан, – ответила она, подошла к токономе – декоративной нише, украшенной свитком с каллиграфической надписью и букетом, где всегда лежали его мечи, и принесла их. Он засунул оружие за пояс. Мечи больше не казались ему чем-то нелепым, хотя он еще не привык ходить с ними.

Фудзико сказала ему, что этими клинками ее отца наградили за храбрость после особенно кровавой битвы на дальнем севере Кореи, семь лет назад, во время первого вторжения. Японские армии победоносно прошли через всю страну, тесня корейцев на север. Потом, когда они достигли реки Ялу, через границу хлынули орды китайцев, вступили в войну на стороне корейцев и благодаря своей многочисленности разгромили японцев. Отец Фудзико был в арьергарде, который прикрывал отступление японских войск к горам севернее Сеула, где они повернули и начали безнадежное сражение. Эта и вторая кампания были самыми дорогостоящими военными экспедициями из всех, которые когда-либо затевались. После смерти тайко в прошлом году Торанага от имени Совета регентов сразу же приказал остаткам армий возвращаться домой, к великому облегчению большинства даймё, которым не нравилась военная кампания в Корее.

Блэкторн вышел на веранду. Он надел сандалии и кивнул слугам, собравшимся поклониться ему, как водится.

День был серенький. Небо обложили облака, с моря дул теплый влажный ветер. Каменные ступени, спускающиеся в гравий дорожки, намокли от дождя, шедшего всю ночь.

Около ворот стояли лошади и десять сопровождающих его самураев. И Марико.

Она уже сидела на лошади, в бледно-желтой накидке поверх широких бледно-зеленых штанов, широкополой шляпе с вуалью, прихваченной желтыми лентами, и перчатках. К седлу был приторочен зонтик на случай дождя.

– Охаё, – сказал он учтиво, – охаё, Марико-сан.

– Охаё, Андзин-сан. Икага дэс ка?

– Окагэсама дэ гэнки дэс. Аната ва?

Она улыбнулась:

– Ёси, аригато годзаймасита.

Она не дала ему никакого намека на то, что между ними что-то изменилось. Впрочем, он ничего и не ожидал, во всяком случае не при посторонних, зная, как это опасно. Он почувствовал запах ее духов, и ему захотелось поцеловать Марико прямо здесь, перед всеми.

– Икимасё! – произнес он и повернулся в седле, делая знак самураям ехать вперед. Он пустил свою лошадь следом, а Марико заняла место рядом с ним. Когда они остались одни, Блэкторн расслабился.

– Марико.

– Хай.

Тогда он признался на латыни:

– Ты прекрасна, и я люблю тебя.

– Я благодарю тебя, но вчера вечером было выпито столько, что сегодня моя голова чувствует себя не самым прекрасным образом, по правде говоря. И любовь – это христианское слово.

– Ты прекрасна, ты христианка, и саке на тебя не подействовало.

– Благодарю за ложь, Андзин-сан, благодарю тебя.

– Нет, это мне нужно благодарить тебя.

– О, почему?

– Просто так. Я от всей души благодарю тебя.

– Если саке и мясо способны сделать тебя таким добрым, утонченным и галантным, – усмехнулась она, – придется сказать твоей наложнице, чтобы перевернула небо и землю, но каждый вечер угощала тебя ими.

– Да. Хотел бы я, чтобы все было точно так же.

– Ты какой-то счастливый сегодня, – заметила она. – Почему?

– Из-за тебя. Ты знаешь почему.

– Не представляю, Андзин-сан.

– Нет? – поддразнивал он.

– Нет.

Блэкторн оглянулся: они совсем одни, можно говорить без опаски.

– Почему это «нет» тебя расстроило? – спросила она.

– Глупость! Абсолютная глупость! Я забыл об осторожности. Но только оттого, что мы были одни и я хотел потолковать об этом. И правду сказать, еще кое о чем.

– Ты говоришь загадками. Я не понимаю тебя.

Он снова зашел в тупик:

– Ты не хочешь говорить об этом? Совсем?

– О чем, Андзин-сан?