Сёгун - Джеймс Клавелл (2017)

«К дьяволу укрытия!» – решил он, страстно желая крови и смутно догадываясь, что совершает глупость, что у него нет шансов против двух самураев и дальнобойного лука и нет права вмешиваться. И вдруг Бунтаро, пока еще недосягаемый для пистолетного выстрела, низко поклонился ему, и телохранитель сделал то же самое. Блэкторн остановился, заподозрив ловушку. Он огляделся: никого вокруг. Словно во сне, он наблюдал, как Бунтаро тяжело рухнул на колени, отложил лук в сторону и поклонился ему смиренно, как крестьяне кланяются своему господину. Телохранитель последовал примеру хозяина.

Блэкторн оцепенел. Убедившись, что глаза не обманывают его, он медленно пошел вперед, держа пистолеты наготове, но дулами вниз, поскольку все еще опасался подвоха. На расстоянии пистолетного выстрела он остановился. Бунтаро не двигался. Обычай требовал, чтобы Блэкторн встал на колени и ответил на поклон, ибо они с Бунтаро были равны или почти равны, но капитан не мог понять, почему должен разводить все эти церемонии, когда вот-вот прольется кровь.

– Вставай, сукин сын! – Блэкторн приготовился спустить оба курка.

Бунтаро не издал ни звука, не шелохнулся, не поднял склоненной головы, не оторвал рук от земли. Кимоно его на спине взмокло от пота.

– Нан дзя? – Блэкторн умышленно использовал самую оскорбительную форму вопроса «что такое?», рассчитывая, что это заставит Бунтаро вскочить, начать схватку, так как понимал, что не сможет застрелить врага, пока тот стоит на коленях и только что не отбивает лбом поклоны.

Затем, сознавая, что неприлично стоять, пока они на коленях, и что нан дзя прозвучало почти невыносимым и, конечно, ненужным оскорблением, Блэкторн опустился на колени, не выпуская пистолетов, положил обе руки на землю и поклонился в ответ.

Потом сел на пятки.

– Хай? – спросил он с вынужденной вежливостью.

И сразу же Бунтаро забормотал что-то, жалко извиняясь. За что и почему, Блэкторн до конца не понял. Он уловил отдельные слова, среди них много раз «саке», но, вне всяких сомнений, это были извинения и смиренная просьба о прощении. Бунтаро все говорил и говорил. Потом умолк и опять опустил голову в пыль.

К этому времени ослепившая Блэкторна ярость уже прошла.

– Сиката га най, – хрипло произнес он, что могло означать: «Ничем не могу помочь», или «Что тут поделаешь?», или «А что вы могли сделать?». Капитан все еще не знал, как расценивать извинение. Не часть ли это ритуала, предваряющего поединок? – Сиката га най. Хаккири вакарану га симпай сурукото-га най? (Чем тут поможешь? Я не совсем понял, что к чему, но не беспокойтесь.)

Бунтаро поднял глаза и снова сел.

– Аригато-аригато, Андзин-сан. Домо гомэн насай.

– Сиката га най, – повторил Блэкторн и, когда стало ясно, что извинение было искренним, возблагодарил Бога за то, что обошлось без дуэли. Он знал, что не имеет никаких прав, что вел себя как безумец и что единственный способ с честью выйти из положения – придерживаться чужих правил. А значит, иметь дело с Торанагой.

«Но почему вдруг извинения? – пытал он себя. – Подумай. Ты должен научиться думать, как они».

Тут его осенило. «Должно быть, потому, что я – хатамото, а Бунтаро – мой гость. Он нарушил мое ва, гармонию моего дома, оскорбил меня. Следовательно, он не прав и должен извиняться, что бы ни затаил в душе. Он вынужден принести извинения как самурай самураю, гость хозяину…

Постой-ка! Вспомни: их обычаи дозволяют напиваться, это не считается большим грехом, они полагают, что пьяный не несет ответа за свои действия. Не забывай, что, нагрузившись до беспамятства, ты еще не теряешь лица. Вспомни, как легко на корабле Марико и Торанага отнеслись к тому, что ты отключился. Они изумлялись, но не брезговали, как водится у нас.

А разве ты не виноват? Разве не ты начал эту попойку? Не ты бросил вызов?»

– Да, – сказал он вслух.

– Нан дэс ка, Андзин-сан? – спросил Бунтаро, глядя на него налитыми кровью глазами.