Сёгун - Джеймс Клавелл (2017)

– Наш долг служить вам, господин, – произнесла Гёко, и Торанага заметил, что она пытается обуздать себя, но пальцы ее против воли нащупывают сквозь мягкую кожу монеты, норовя сосчитать их. – Благодарю вас, господин. Пожалуйста, простите меня, я сейчас спрошу ее. – Странным и неожиданным образом глаза ее наполнились слезами. – Пожалуйста, примите благодарность от простой старой женщины за вашу любезность и за то, что выслушали нас. Единственной наградой за все удовольствия нам служит река слез. Честно говоря, трудно объяснить, что чувствует женщина… Пожалуйста, извините меня…

– Послушайте, Гёко-сан, я понимаю. Не беспокойтесь. Я обдумаю все, что вы сказали. Ах да! Завтра на рассвете вы обе поедете со мной. Несколько дней в горах станут для вас хорошей переменой обстановки. Я думаю, цена контракта к тому времени уже будет установлена, да?

Гёко поклонилась, рассыпавшись в благодарностях, потом отерла слезы и твердо сказала:

– Могу ли я теперь узнать имя благородного человека, для которого выкупается контракт?

– Ёси Торанага-но Миновара.

…Сейчас, ночью под Ёкосэ, в приятной прохладе, когда музыка и голос Кику-сан завладели умами и сердцами, Торанага позволил себе помечтать. Он вспомнил, какой гордостью светилось лицо Гёко, и снова задумался об удивительной доверчивости людей. Не странно ли, что самые умные и хитрые из них зачастую видят только то, что хотят видеть, и крайне редко способны заглянуть за самые тонкие завесы. Они пренебрегают действительностью, гонят ее от себя. И потом, когда мир рассыпается на кусочки, валятся на колени, чтобы вспороть себе живот или горло, рвут на себе волосы, оплакивают свою карму, винят богов или ками, своих господ или мужей, вассалов – что-нибудь или кого-нибудь, но никогда себя. Удивительно.

Он посмотрел на гостей и увидел, что все по-прежнему следят за девушкой, погруженные в мечты, захваченные артистизмом музыкантши. Все, кроме Андзин-сана, который раздражен и обеспокоен.

«Ничего, Андзин-сан, – весело подумал Торанага, – ты еще не обтесался. Со временем все придет, и не так уж это важно, пока ты повинуешься мне. Настанет день, когда мне потребуются твои обидчивость, гнев и ярость.

Да, вы все здесь. Оми, Ябу, Нага, Бунтаро, Марико, Кику-сан и даже Гёко, мои ловчие птицы, соколы и ястребы Идзу. Все здесь, за исключением одного – христианского священника. И скоро настанет твоя очередь, Цукку-сан. Или, может быть, моя».

Отец Мартин Алвито из Общества Иисуса был взбешен. Сейчас, перед самой встречей с Торанагой, которая потребует от него напряжения всех умственных способностей, он столкнулся с новой мерзостью, и та не могла ждать его решения.

– Что ты скажешь в свое оправдание? – бросил он японцу-послушнику, застывшему перед ним на коленях в униженной позе, склонив повинную голову, скрытую капюшоном. Остальная братия стояла полукругом, заняв всю маленькую комнату.

– Пожалуйста, простите меня, отец. Я согрешил, – сбивчиво покаялся несчастный, – пожалуйста, простите…

– Я повторяю: это всемогущий Бог в мудрости своей прощает, не я. Ты совершил смертный грех. Нарушил священный обет. Понятно?

Ответ прозвучал едва слышно:

– Извините, святой отец… – Грешник, щуплый болезненный человечек лет тридцати, при крещении получил имя Жозеф. Его братьям по ордену, сплошь отпрыскам благородных самурайских фамилий с острова Кюсю, было от восемнадцати до сорока. Все с тонзурами, подготовленные к рукоположению, но еще не посвященные в духовный сан. – Я исповедался, отец, – сказал брат Жозеф, склонив голову.

– Ты думаешь, этого достаточно? – Отец Алвито нетерпеливо отвернулся и подошел к окну.