Сёгун - Джеймс Клавелл (2017)

В соседней комнате, самой приятной из всех в чайном домике, потому что только там имелся выход в сад, Кику взяла сямисэн – трехструнный, похожий на гитару инструмент с длинным грифом, и первая парящая нота заполнила комнату. Потом она запела. Сначала мягко, затем возбуждающе, снова мягко. Сладко вздыхая, она пела о взаимной и неразделенной любви, о счастье и печали.

– Госпожа? – Шепот не разбудил бы и чутко спящего, но Суйсэн знала, что госпожа предпочитает не спать после «облаков» и «дождя», как бы сильны они ни были. Она склонна отдыхать в спокойной полудреме.

– Да, Суй-тян? – спокойно прошептала Кику, используя обращение «тян», которое обычно адресуют любимому ребенку.

– Вернулась жена Оми-сана. Ее паланкин только что пронесли по дорожке к его дому.

Кику взглянула на Оми. Его шея удобно покоилась на обитом войлоком деревянном валике, руки были переплетены. Тело Оми было сильным, без рубцов и отметин, кожа – упругой, матово-золотой, а местами лоснилась. Она нежно приласкала его – так, чтобы он почувствовал это сквозь сон, но не пробудился. Потом выскользнула из-под стеганого одеяла, собирая свои раскиданные вокруг кимоно.

Кику потребовалось немного времени, чтобы обновить макияж, пока Суйсэн причесывала и укладывала ей волосы в стиле симода. После этого хозяйка и служанка бесшумно проскользнули по коридору, вышли на веранду, а затем, через сад, на площадь. Лодки, как светлячки, сновали от корабля чужеземцев к пристани, где оставалось семь пушек. Все еще стояла глубокая ночь, до рассвета было далеко.

Две женщины просеменили вдоль узкой улочки между скоплением домов и начали подниматься по тропинке.

Потные усталые носильщики стояли вокруг паланкина на вершине холма у дома Оми. Кику не постучала в садовую калитку. В доме горели свечи, слуги бегали туда и сюда. Она сделала знак Суйсэн, и та сразу же подошла к веранде около парадной двери и постучала. Через мгновение дверь открылась.

Кровать матери Оми еще не была разобрана. Она сидела, неподвижно прямая, около маленькой ниши. Окно было открыто в сад. Мидори, жена Оми, сидела напротив свекрови.

Кику встала на колени. Неужели всего лишь вчера она была здесь, напуганная «ночью стонов»? Она поклонилась сначала матери Оми, потом его жене, чувствуя напряжение между этими двумя женщинами, и спросила себя: «Почему столь неизбежна эта неприязнь между свекровью и невесткой? Разве невестка в свое время не станет свекровью? Почему, став ею, она всегда обращается с женой сына так же зло и отравляет ей жизнь? А эта девочка потом делает то же самое?»

– Сожалею, что беспокою вас, госпожа-сан.

– Милости просим, Кику-сан, – ответила старуха. – Ничего не случилось, я надеюсь?

– О нет, я просто не знала, хотите вы или нет, чтобы я разбудила вашего сына, – пояснила она, уже зная ответ. – Я подумала, что лучше спросить, поскольку вы, Мидори-сан, – она повернулась и с улыбкой поклонилась Мидори, которая ей очень нравилась, – уже вернулись.

Старуха проговорила:

– Вы очень добры, Кику-сан, и очень предусмотрительны. Нет, не стоит тревожить его сон.

– Очень хорошо. Пожалуйста, извините меня за то, что надоедаю, но я подумала: лучше всего спросить. Мидори-сан, надеюсь, ваше путешествие было не очень тяжелым?

– Прошу прощения, но оно было ужасно, – произнесла Мидори. – Я рада, что вернулась. Не люблю уезжать. С моим мужем все в порядке?

– Да, все хорошо. Он много смеялся в этот вечер и казался счастливым. Он ел и пил умеренно и крепко спит.

– Госпожа-сан начала рассказывать мне об ужасных вещах, которые произошли в мое отсутствие…

– Тебе не следовало уезжать. Ты была нужна здесь, – прервала ее старуха с ядом в голосе. – Или, может быть, нет. Может, лучше бы тебя здесь вообще не было. Может быть, ты принесла к нам в дом плохого ками вместе со своим постельным бельем.