Слышащий - Роберт Маккаммон (2018)

– Все подробности я знаю только по рассказам ее сестры, то есть моей мамашки, поэтому за достоверность не отвечаю. Ну, в общем, это самое… С чего бы начать-то? А! Во! В шестнадцать лет Джинджер залетела. Мамашка рассказывала, что хахалей у нашей красавицы было предостаточно: трое, а то и четверо! Определить, кто именно ее обрюхатил, оказалось затруднительно. Но ребенка Джинджер решила оставить. Рожать сбежала в Алабаму. Родила, значит, сынишку, устроилась работать секретаршей, но денег ей, понятное дело, ни на что не хватало. Пришлось подрабатывать сам знаешь чем. Короче говоря, она бедствовала и жила в трущобах. Однажды, пока Джинджер спала, мальчик убежал играть в соседний двор на детскую площадку, где обычно собиралась ребятня со всей округи.

Вдруг Джинджер прекратила бормотать и рубить воздух. Донни тут же замолк, откусил от яблока очередной кусок и, как только тетушка снова принялась раскачиваться на стуле, продолжил:

– Тем временем двое богатеньких юнцов угнали у папашки тачку и помчались колесить по городским трущобам. Да я и сам не раз так делал: та еще веселуха! И вот отрываются они, значит, по полной, удирают от копов, севших им на хвост, – и вдруг пацан за рулем теряет управление, и тачка влетает на ту самую детскую площадку. Чуешь, к чему я клоню? Четверо ребятишек отделались переломами, а вот сынишке Джинджер… в общем, ему, как рассказывала моя мамашка, раздробило все косточки и разорвало, к чертям, все внутренности. Малого увезли на «скорой», но Джинджер нашли не сразу: накануне она прибухнула и дрыхла без задних ног у себя в берлоге. Пока полиция наводила справки и разыскивала ее, минуло два дня. Когда Джинджер все-таки добралась до больнички, мальчонка уже тю-тю…

– Она же запросто могла засудить этих богачей, – сказал Пэрли. – Наверняка срубила бы кучу бабок.

– Джинджер так и поступила: наняла адвоката и попыталась засудить их. Но они, пригласив двух адвокатов из Атланты, все вывернули наизнанку, так что в результате виноватой оказалась Джинджер: мол, нечего бросать ребенка без присмотра и пьянствовать. Короче, они оставили ее в дураках… точнее, в дурах. А затем и вовсе устроили так, что она потеряла работу и все, что у нее было. Джинджер даже чуть не загремела в тюрягу по обвинению в проституции и употреблении наркотиков. Короче, это сломило ее, и она попала в лечебницу.

– В какую лечебницу?

– В больницу Брайс в Таскалусе. Ну, для этих… Дурка, короче.

– Психиатрическая лечебница? И как долго она там лечилась?

– Года два, насколько я знаю. Когда Джинджер выписали, власти штата Алабама выдворили ее. Вот тогда-то, я думаю, у тетушки окончательно лопнуло терпение, и она загорелась идеей отомстить сильным мира сего. За эту часть истории я ручаюсь полностью, потому что Джинджер поведала мне ее лично, – сказал Донни, прокусил сердцевину яблока и сплюнул семена на пол. – Вот такие пироги. Ну что, тянет мой рассказ на тыщу баксов, а, мистер Пэрли?

– Думаю, да.

– Тогда дам тебе бесплатный совет в придачу, – сказал Донни. – Когда вся эта канитель закончится, Джинджер испарится. Если вдруг у тебя были какие-то планы на нее, имей в виду: это дохлый номер, приятель. Как только получишь свою долю, беги без оглядки.

– Спасибо за совет, – совершенно искренне ответил Пэрли. – А что ты собираешься делать с деньгами?

– Забухаю, – удивленно вскинув бровь, отозвался Донни. – Чё ж еще-то делать!

Пэрли не слишком удивился: чего еще и ожидать от этого неандертальца. Да и вообще, его это не особо интересовало: он спросил просто так, для поддержания беседы.

Набравшись храбрости, Пэрли поднялся, подошел к Джинджер и посветил ей в лицо.

– Играешь с огнем, приятель, – предостерег его Донни.

Никак не отреагировав, Джинджер продолжила раскачиваться. Пэрли опустил лампу, и, когда полумрак вуалью укрыл лицо женщины, она снова нараспев забормотала под нос: