Слышащий - Роберт Маккаммон (2018)

Кертис закатил велосипед и тележку в раздевалку и уже через несколько минут стоял перед тучным лысым начальником вокзала в той самой конторке с зеленоватым стеклом. Босс, не вынимая сигары изо рта, спросил юношу, знает ли тот, в каком именно доме по Сент-Энн-стрит, что за площадью Конго, живет Уэнделл Крэйбл. Кертис знал: он частенько проезжал мимо дома Старого Крэба.

– Уэнделл не вышел сегодня на работу. На телефонные звонки не отвечает. Езжай туда и разберись, в чем дело.

«Старый Крэб за всю свою жизнь не пропустил ни одного рабочего дня: наверняка с ним что-то случилось! Вчера он жаловался на несварение и грешил на свиную отбивную, которую съел в забегаловке „У Мэнди“. Надеюсь, это и вправду несварение! Где-то я читал, что боль в желудке может предвещать сердечный приступ», – подумал Кертис. Опасаясь худшего, он гнал велосипед что есть мочи.

Поначалу Кертис придерживался своего обычного маршрута, но затем он пересек Сент-Питер-стрит и оказался на площади Конго, весьма почитаемой жителями Тримея. Лужайки, некогда густо покрытые травой, теперь облысели: их вытоптали многочисленные поколения рабов, хотя кое-где трава все же зеленела. На площади Конго рабы собирались с 1800 года: здесь торговали, обменивались новостями, играли музыку, танцевали, а в полнолуние при свете факелов призывали богов вуду.

Кертис, переполошив всех белок, как угорелый мчался через площадь. Зверьки выпрыгивали из-под колес велосипеда и проворно забирались в дупла раскидистых дубов. Заслышав барабаны, юноша вскоре увидел под сенью деревьев барабанщика и старую женщину на раскладном стуле, торговавшую яблоками и апельсинами с тележки.

Среди чернокожих жителей Тримея площадь Конго считалась сакральным местом. Но у Кертиса с ней были также связаны воспоминания, наполнявшие его душу особенным трепетом.

Невозможно забыть тот майский вечер 1925 года, когда Орхидея привела сюда сына. Кертис помнил, как они с матерью шли по площади Конго: солнце на западе клонилось к горизонту, медленно расползались синие тени, а фонари зажигались один за одним, будто указывая путь. С другого конца площади раздавался глухой рокот барабанов. Там же виднелось зарево пылавших факелов. В их отсветах медленно, как во сне, двигались чьи-то тени. Орхидея вела Кертиса прямо к ним. В прошлое воскресенье в их доме побывала женщина в ярко-красном платке. Именно по ее совету они в тот вечер оказались здесь.

Хотя Кертис был еще совсем ребенком, он прекрасно понимал, зачем мать пригласила эту женщину.

– Я хочу убедиться, что мой мальчик не сумасшедший.

Гостья, быстро осмотрев его, сказала:

– Он не похож на сумасшедшего.

– Кертис утверждает, будто слышит голоса, – настаивала Орхидея. – Иногда они звучат отчетливо, а иногда – нет. Бывает и так, что с ним пытаются заговорить на иностранном языке, но он, конечно же, ничего не может разобрать. Это продолжается уже два года подряд, и Кертису становится только хуже. Господи боже, да что же это за наказание – нет мне покоя! Я и так больна, а уж это точно меня в могилу вгонит!

В тот майский вечер Орхидея привела Кертиса на восточную часть площади Конго, где узловатые ветви высоченных древних дубов сплетались над головами так плотно, что небо едва проглядывало сквозь них. Дубы росли тут с незапамятных времен, задолго до того, как на эти земли ступила нога первого раба и раздался первый исполненный глубокой тоски по зеленым холмам Африки удар барабана. На фоне этих вековых деревьев в сгущающихся сумерках, подсвеченных красноватыми масляными лампами, Кертис разглядел три силуэта. Он сразу догадался, кто эти люди, и душа у мальчика ушла в пятки. Кертис хотел пуститься наутек, но мать держала его железной хваткой: девять лет назад Орхидея была еще полна сил и решимости. И сыну ничего не оставалось, кроме как беспомощно повиснуть на ее руке и извиваться, точно рыба, попавшаяся на крючок.