Тайна Лидии - Финн Сеттерхольм (2004)

– И слава богу. – Рембрандт поджал губы, хотя сердился явно меньше прежнего. – А теперь иди прочь, я буду работать.

Лидия кивнула. Она наклонилась, чтобы поднять с пола блокнот и карандаш, но старик ее опередил. Подняв блокнот, он стал рассматривать рисунок. Лидия смутилась: могла бы нарисовать и получше. Рембрандт наморщил лоб и провел пальцем по бумаге. Лидии очень хотелось попросить вернуть ей блокнот, но она не решалась.

– Это ты нарисовала? – спросил наконец старик.

Лидия неуверенно кивнула. Старик расхохотался.

– Точь-в-точь Петер! Та же дурашливая мордочка!

– Мартышку зовут Петер?

– Да, я назвал его в честь одного скупщика картин, настоящего остолопа, который ничего не смыслит в искусстве. Он и сам рисует, совсем как Петер на твоей картинке. Хорошая работа!

Лидия покраснела, услышав похвалу. Ей было жаль мартышку, названную в честь того, кто так не нравился Рембрандту. Но обезьянке, похоже, не было до этого дела. Она соскочила на пол и чесалась возле одного из полотен.

– Я очень люблю ваши картины, – робко произнесла Лидия. – Я очень много их видела. Дедушка говорит, что вы величайший художник всех времен и народов.

Рембрандт ничего не ответил, но лицо его засветилось от удовольствия.

– Где же ты видела мои картины? – спросил он.

– В Национальной галерее в Стокгольме, – ответила Лидия. – И еще в альбомах по искусству.

– Стокгольм? Который в Швеции? – удивился Рембрандт. – Ты что-то путаешь, девочка. Не думаю, что мои картины могли попасть на край света.

– Ваши картины есть во многих музеях мира! – не сдавалась Лидия. – И в разных книгах. Хотя вы, конечно, этого не знаете – это будет в двадцать первом веке.

– Опять ты за свое. Брось выдумки! – строго произнес художник. – Такая талантливая девочка, а несешь чушь. Немедленно прекрати, а не то тебя отправят в сумасшедший дом. Ты видела мои картины в Голландии, ну или в Италии, или в Англии.

Лидия ничего не ответила. Она уже поняла, что не сможет объяснить, откуда она родом. Рембрандт ей не поверит. И в сумасшедший дом совсем не хотелось. Старик протянул ей блокнот.

– Хороший рисунок, девочка, – повторил он. – Сколько тебе лет?

– Двенадцать.

– Двенадцать, значит. Что ж, хватит меня отвлекать. Я должен работать, и без того припозднился. Иди на кухню к Хендрикье.

Лидия направилась было к двери, но вдруг передумала.

– А можно мне посидеть здесь и посмотреть, как вы работаете? – спросила она. – Я не буду мешать. Я буду сидеть тихо как мышка. Пожалуйста!

Рембрандт опять поджал губы. Лидия поняла, что это означает «нет». Опустив голову, она побрела к двери. Но вдруг за ее спиной раздался голос:

– Так уж и быть, оставайся. Только не мешай! И никаких больше бредней о Стокгольме и прочей чепухе! А не то выгоню.

Лидия присела на стул у стены. Оттуда ей было хорошо видно, как работает художник. Она с открытым ртом следила за каждым движением, но понять, что он делает, было нелегко. Рембрандт смешивал цвета, которые совсем не сочетались между собой, и наносил их на холст густыми мазками. Время от времени он брал мастихин[6] и убирал с холста только что нанесенную краску. Все это выглядело довольно сумбурно, но Лидия решила, что работа только началась. Дедушка рассказывал, сколько недель может уйти на создание одной картины. Полотно изображало мужчину и женщину, и сейчас Рембрандт трудился над женским лицом. Лидия хотела увидеть, как он пишет глаза, – это всегда казалось ей самым трудным. Но спрашивать не хотелось, ведь она обещала молчать.