Последний хранитель - Николай Ярыгин (2021)

Димара толкнула одну из дверей, вход в кабинет матери-настоятельницы, та сидела за столом и, увидев вошедших, улыбнулась и предложила им присесть.

– Присаживайтесь, сестры, – проговорила настоятельница и продолжила: – Сестра Селесция умирает, и тебе, сестра Альва-Мари, надо принять последнее наставление от нее и «Утреннюю звезду». Ты готова? Если нет, то ты еще можешь отказаться.

Альва-Мари чуть замешкалась с ответом, но потом все-таки ответила утвердительно.

«Боги… что я делаю», – мелькнуло у нее в голове, а потом пришло какое-то безразличие. По дороге в келью к Селесции она уже успокоилась, только где-то в глубине сознания ее душа обливалась слезами и шептала: «Прощай, Серж, прощай».

Селесция лежала вся в белом и, казалось, просто спит, но когда Альва-Мари вошла, она встрепенулась и ласково посмотрела на вошедшую.

– Проходи, милая, – еле слышно прошептала она, – присядь рядом и дай твою руку. Я вижу, у тебя появился сердечный друг, но ты все-таки решилась, – проговорила она, когда взяла руку Альва-Мари в свои. – Не бойся, милая, все у тебя будет хорошо, помоги мне снять «Утреннюю звезду».

Девушка осторожно сняла ленту с массивной восьмилучевой звездой с шеи Селесции и надела на свою, заправив артефакт в ворот платья. Она ощутила легкое покалывание в месте соприкосновения тела и «Утренней звезды», а потом по телу разлилось тепло, и стало легко и спокойно на душе.

– Ну вот, теперь ты хранитель, – прошептала старушка, – удачи тебе, милая, и позови сестер, когда выйдешь, пришло мое время исповедоваться. И не грусти, все у тебя будет хорошо, я это вижу, а теперь иди.

И вот она опять сидит у окна и смотрит, как моросит мелкий осенний дождь, за окном слякоть, грязь и ветер, обрывающий последние листья с деревьев. После похорон сестры Селесции она уедет обратно в столицу и там при главном храме по заведенному порядку будет служить. Жить ей предстоит уединенно, раз в неделю и по праздникам раздавать милостыню сирым и убогим, вознося хвалу богам. У нее практически нет обязанностей, но много ограничений, и самое главное – теперь только на смертном ложе она может передать «Утреннюю звезду» новому хранителю, которого выберут из сотни юношей и девушек, молодых жрецов и жриц. Как она радовалась, когда ее избрали кандидатом в хранители, а теперь она сожалеет о том, что подала заявку на отбор. Никто больше не подхватит ее на руки и не унесет далеко-далеко, и она не будет прижиматься к груди, закинув руку на шею любимого мужчины, вдыхая запах терпкого пота, никогда не прижмет к груди своего ребенка… Никогда. Альва-Мари горько вздохнула и вытерла навернувшиеся слезы.

За окном уже опустилась ночь, пора ложиться, подумала девушка и принялась разбирать постель.

* * *

Утром после разминки и завтрака я хотел, как и планировал вчера, отправиться за плащом в карете маркиза, но оказалось, что маркиз рано утром отправился по каким-то своим делам. Пришлось оседлать своего коня и отправиться верхом. По дороге был насторожен и частенько поглядывал назад, но все обошлось, и, загрузив одежду в баул, который предоставила мне хозяйка швальни, отправился обратно. Сегодня дождя не было, и в воздухе пахло морозцем, скорей всего, к вечеру начнет подмораживать, и, возможно, завтра мы отправимся в столицу. Все-таки я плюнул на предостережение Паркса и завернул на рынок, где приобрел мешочек с зернами шимоса, и только после этого направился к месту своего проживания. Ворота мне открыли сразу, как только я назвал себя, вчерашняя свара не прошла даром. Я завел коня в конюшню, расседлал и обтер пучком сена, после чего понес одежду к себе в домик. Не успел войти, как в дверь постучали, и на пороге возник один из столичных гвардейцев. Молодой парень, почти мальчишка, с пухлыми щеками и пробивающимся пушком под носом и на подбородке. Он потоптался на месте, не зная с чего начать, но потом, наконец приняв решение и отчаянно покраснев, произнес: