Час Презрения - Анджей Сапковский (2007)

— Yea, sh’aente, taedh, — проговорило серебристым звучным голосом то, что еще минуту назад казалось поэту березкой, растущей в нескольких шагах от него. — Ess’laine… Taedh… Ты петь… Еще об Эттариэль… Да?

Он так и сделал.

Любить тебя — вот жизни цель,

Бесспорная, как смерть,

Прекрасная Эттариэль!

Позволь же мне посметь

В груди встревоженной нести

Воспоминаний клад.

От злого времени спасти

Твой голос, жест и взгляд.

И колдовской цветок, заклад

Любви и наших встреч,

Струящий сладкий аромат,

Не запрещай сберечь!

На нем крупинки серебра —

Поблескиванье рос.

Мне тайна чудится, игра

И откровенность слез.[3]

На этот раз он услышал шаги.

— Лютик!

— Геральт!

— Да. Можешь больше не шуметь.

***

— Как ты меня отыскал? Как узнал, что я в Брокилоне?

— От Трисс Меригольд… Черт… — Лютик снова споткнулся и наверняка упал бы, если б идущая рядом дриада не поддержала его ловким приемом, удивительно сильным при ее небольшом росте.

— Gar’ean, taedh, — серебристо предостерегла она. — Va caelm.

— Спасибо. Тут ужасно темно… Геральт? Где ты?

— Здесь. Не отставай.

Лютик пошел быстрее, снова споткнулся и чуть не налетел на ведьмака, остановившегося перед ним. Дриады бесшумно миновали их.

— Ну и мрак… Далеко еще?

— Нет. Сейчас будем в лагере. Кто, кроме Трисс, знает, что я прячусь здесь? Ты кому-нибудь проболтался?

— Пришлось сказать королю Вензлаву. Необходим был пропуск через Бругге. Такие времена, что и не говори… Кроме того, нужно было согласие на вход в Брокилон. Но ведь Вензлав тебя любит и знает. Представь себе, он назначил меня послом. Я уверен, что он сохранит тайну, я его просил. Не злись, Геральт…

Ведьмак подошел ближе. Лютик не видел выражения его лица, видел только белые волосы и заметную даже в темноте многодневную белую щетину.

— Я не злюсь. — Геральт положил руку барду на плечо, и тому показалось, что холодный до того голос ведьмака немного изменился. — Я рад, что ты приехал. Курицын сын.

***

— Холодно тут, — вздрогнул Лютик, потрескивая ветками, на которых они сидели. — Может, костер разжечь?

— И не думай, — буркнул ведьмак. — Забыл, где находишься?

— Они до такой степени… — Трубадур пугливо осмотрелся. — Никакого огня, да?

— Деревья ненавидят огонь. Они тоже.

— Черт подери, так и сидеть в холоде? И в темноте? Руку вытянешь — собственных пальцев не видно…

— А ты не вытягивай.

Лютик вздохнул, ссутулился, потер локти. Было слышно, как сидящий рядом ведьмак переламывает пальцами тоненькие прутики.

В темноте неожиданно мигнул зеленый огонек. Вначале слабый и нечеткий, он быстро сделался ярче. Затем загорелись новые, сразу во многих местах, они двигались и танцевали, будто светлячки или болотные огни. Лес вдруг ожил мерцанием теней. Лютик стал различать силуэты окружающих их дриад. Одна приблизилась, поставила рядом с ними что-то похожее на подожженный клубок растений. Поэт осторожно протянул руку, поднес ладонь. Зеленый жар был совершенно холодным.

— Что это, Геральт?

— Гнилушка и разновидность мха, который растет только здесь, в Брокилоне. Они одни знают, как надо все это сплести, чтобы светило. Спасибо, Фаувэ.

Дриада не ответила, но и не ушла. Присела рядом. Ее лоб перехватывал венок, длинные волосы спадали на плечи. В слабом свете волосы казались зелеными, а может, и верно были такими. Лютик знал, что волосы у дриад порой бывают удивительного цвета.

— Taedh, — сказала она мелодично, подняв на трубадура глаза, горевшие на миниатюрном личике, пересеченном двумя параллельными, косо расположенными полосками маскировочной раскраски. — Ess’ve vort sh’aente aen Ettariel? Sh’aente a’vean vort?