Долг офицера - Валерий Шмаев (2018)

Есть такая воинская специальность – корректировщик. Любая его ошибка в густонаселенных кварталах – это десятки жизней, и название города здесь неважно. Минск, Киев, Одесса, Варшава, Берлин или тот же Кенигсберг. Разницы никакой. Про ФАУ и ФАУ-2 по Лондону я вообще ничего не говорю. Они летели на кого бог пошлет – просто по городу. Те же союзники спокойно сносили с лица земли немецкие города без всякого зенитного прикрытия, не разбирая, куда они вываливают полутонные бомбы. Но американцы отличились больше всех. Нет. Я не про ядерную бомбардировку беззащитных городов, а про один-единственный воздушный налет на Токио, в ходе которого погибло более ста тысяч мирных жителей. Вот только как я это расскажу Давиду? Как объяснить ему, что в белых перчатках войну не выиграть? Времена рыцарских турниров давно прошли. Со зверями надо расплачиваться такими же монетами без раздумий и колебаний.

Благородных войн не было никогда. Ни в Средневековье, ни сейчас, ни в наше особо просвещенное время. Татаро-монголы, уничтожавшие целые государства. Благородные рыцари, вырезающие целые города. Испанцы, несущие цивилизацию в Южную Америку и при этом уничтожившие десятки народностей целого континента. Американские солдаты, расстреливающие индейцев из пулеметов, и английские регулярные войска, уничтожающие тысячи индийцев огнем пушек. Была Первая мировая война с газовыми атаками, первыми танками и самолетами. И то, что творилось во время Второй мировой. К сожалению, это не только художества немцев. Это поляки, уничтожавшие всех, кто не поляки. Это румыны, зверствующие в Крыму, Одессе и прочих городах юга Украины. Это финны, устроившие в Карелии около тридцати концлагерей, в которых смертность узников была даже выше, чем в немецких лагерях смерти. Север. Холодно. Короткое лето быстро закончилось, и все, кто попал в плен в самые первые военные месяцы, просто замерзли насмерть.

Кому в жизни не хватает ужасов, пусть посмотрит фотографии из концлагерей или сходит в Музей Советской Армии в Москве. Там, в большом и светлом зале, под толстым стеклом просторной витрины, сделанной руками умелых мастеров, висит абажур из человеческой кожи, сделанный человеческими руками. Здесь таких умелых рук в каждой деревне по десятку, а их жертвы по лесам и оврагам разбросаны.

Укрыла простая деревенская женщина раненого «Стрижа», а не подумала, что соседи сбегают к полицаям, да и никто в деревне об этом не подумал. «Стриж» почти неделю со своей ногой вечерами в саду просидел, свежий воздух нюхая, сеновала ему было мало. Вся деревня знала, и молчали все, не сказал никто этому барану ни слова, а результат – более семидесяти погибших. Именно в Сарье я перестал быть цивилизованным человеком, может быть, я перестал быть человеком вообще. Лично я не вижу разницы между семьей Давида, Сары, «Феи» и остальных ребят и семьями полицаев. Разницы между мной и карателями, наверное, тоже уже нет, просто этого пока не видно. Не скажу, что мне все равно. Но то, что я увидел за последний месяц, поставило меня на другую точку восприятия окружающей действительности и этой войны вообще.

Через несколько минут ко мне присоединились все. Странно, но первые ко мне подошли Вера и Сара и встали справа и слева от меня.

– Я могу пообещать вам только одно. Мы не будем убивать мирных людей специально, но сейчас это касается нашего выживания. Через это придется пройти, – глухо и невыразительно сообщил я. Мне и самому было противней некуда, хотелось самого себя удавить, но выхода другого просто не было. Никакого. Совсем. И от этого мне было еще хреновее.

К полудню на хуторе, к которому мы приехали на рассвете, не осталось ни одного живого человека. Семью из девяти человек расстреляли мы с «Девятым» и Зерахом. Они вызвались сами. Виталик тоже отметил, что «Девятый» очень близок к Зераху и его друзьям.