Запрет на вмешательство - Макс Глебов (2019)

– Вот что, красноармеец Нагулин, – ответил, наконец, Плужников, – Старший лейтенант Федоров был моим командиром и старшим товарищем, и он погиб в бою за нашу Родину, честно выполнив свой долг. Как и любой человек, он мог совершать ошибки, но своей смертью он их искупил. Будем считать, что я не слышал всего того, что ты мне сейчас сказал. Я служу в НКВД, если ты не забыл, и будь на твоем месте любой другой красноармеец из нашего отряда, я бы тебя арестовал за попытку подрыва боевого духа бойцов подразделения и пораженческие настроения. Но я видел, как ты вел себя в бою. Ты отличный стрелок, не трус, не дурак, и уж точно не немецкий пособник. Но ведешь ты себя глупо, и я никак не могу понять, почему.

– Потому что нельзя закрывать глаза на ошибки, которые стоят жизни сотням молодых парней, призванных с оружием в руках защищать Родину, а вместо этого бессмысленно погибших, так и не добравшись до своих частей. Если не делать выводов и ничего не менять, то это будет повторяться из раза в раз, пока в нашей армии не закончатся бойцы. А что касается смерти, так она может искупить ошибку только тогда, когда эта ошибка не повлекла за собой лавину других смертей. Вы уж простите, товарищ сержант, если задел за живое.

Плужников остановился и резко развернулся ко мне. Я молча стоял и смотрел ему в глаза – без вызова, спокойным взглядом человека, уверенного в своей правоте.

Сержант хотел было что-то ответить, но лишь безнадежно махнул рукой и пошел дальше. Отсюда уже и он слышал звук моторов, так что нам стало не до разговоров, да и не собирался, похоже, Плужников продолжать эту опасную беседу.

Пока сержант наблюдал за дорогой, я думал о том, что делать дальше. Пробираться к своим, конечно, было нужно, но вот как именно это делать, я пока не понимал. Здесь ведь возможен выбор из массы вариантов. Во-первых, можно пытаться выйти из окружения в том составе, который мы имеем сейчас. В этом случае нам даже не нужно добывать оружие для двух бойцов, оставшихся без винтовок, поскольку что три, что пять «мосинок» в открытом столкновении с немцами нас не спасут, и рассчитывать мы можем только на скрытное передвижение по ночам и некое чудо, которое позволит нам незаметно преодолеть передовую. Идея эта мне не слишком нравилась. К окруженцам здесь, как я успел понять, относятся без особого восторга, и только выход к своим с оружием в руках и документами, а лучше громкий прорыв через линию фронта, может как-то смягчить этот негатив. Мелкой группой эффектно не прорвешься, да и шансов сгинуть где-то по дороге более чем достаточно, хотя сразу отбрасывать этот вариант я все же не стал, решив позже обдумать его более детально.

Второй вариант – присоединиться к крупному отряду и выходить из окружения вместе с ним. Таких более или менее организованных групп сейчас в почти захлопнувшемся котле бродило немало. Наиболее сплоченные и не потерявшие пока управления части находились на юге, и можно было предложить сержанту пробираться туда, но, честно говоря, мне все меньше хотелось попасть под командование очередного лихого лейтенанта или капитана, руководствующегося в своих действиях больше идеологией, чем здравым смыслом. Беречь людей в армии самого справедливого в мире государства не привыкли, хоть устав это и предписывал совершенно недвусмысленно. Слова «малой кровью» как-то мгновенно забылись, разбившись о жестокую действительность, а ведь как красиво было написано: «Самым ценным в РККА является новый человек Сталинской эпохи. Ему принадлежит в бою решающая роль. В любых условиях и во всех случаях мощные удары Красной Армии должны вести к полному уничтожению врага и быстрому достижению решительной победы малой кровью». Но кто сейчас вспоминал эти строки устава? Последняя атака старшего лейтенанта Федорова стояла у меня перед глазами, и я не понимал, что буду делать, когда и если меня бросят в такую же бессмысленную мясорубку. Этот вариант я пока решил отложить, как совершенно негодный.