Страсти и скорби Жозефины Богарне - Сандра Галланд (2018)

ПРИМИРЕНИЕ С АЛЕКСАНДРОМ

«Хорошо, что ночью. Хорошо, что без свидетелей», — думала я.

Мои конвоиры — обычные люди, выполняющие свои обязанности. У одного из них — гражданина Дельмера, наиболее разговорчивого из троих, — болеет жена, и ему надо поскорее вернуться домой. Я была последней из тех, кого им предстояло арестовать в эту ночь, поэтому он был рад, что дело сделано. Заметно, что ему не нравится разлучать матерей с детьми.

— Хорошо, что вы не стали их будить. Так лучше, — сказал он мне.

Меня отвели в монастырь английских урсулинок. Тюремщик, от которого пахло спиртным, заявил, что нет и стула, чтобы присесть, а уж о кровати и говорить нечего.

— Куда ж нам ее вести? — Гражданин Дельмер начал подозревать, что он еще не скоро попадет домой.

Тюремщик насупился. Дельмер предложил предоставить мне выдвижную кровать в караульном помещении.

— Это моя кровать! — возмутился тюремщик, но в конце концов сдался.

На следующий день я стала просить, чтобы меня перевели в монастырь кармелиток.

— Хотите в монастырь кармелиток? — недоуменно уставился на меня низкорослый тюремщик со следами оспы на лице.

— Там мой муж.

— Но там тесно и не так уж приятно.

Тем не менее мою просьбу удовлетворили. В полдень после так называемого обеда из яиц с ветчиной и грязной воды, от которой началась тошнота, меня вместе с еще тремя заключенными посадили в закрытую телегу. Один из моих спутников — парень лет пятнадцати. Двое других, муж и жена, были кукловодами; их арестовали за изготовление марионетки Шарлотты Корде.[66]

В телеге валялась солома, местами грязная. На этой же телеге накануне вечером привезли заключенных из Версаля, объяснил ехавший с нами стражник. На улицах люди смотрели нам вслед и ругались. Мальчишка бросил вдогонку тухлое яйцо. Я, стыдясь, прятала лицо.

Когда приехали в монастырь кармелиток, нам велели подождать. Тюремщик, грузный человек по имени Роблятр, ворчал, читая документы:

— Каждый день все меняют. А если ошибусь… — Он закатил глаза. По красному лицу можно было судить о его чрезмерном пристрастии к дарам виноградной лозы.

Нас провели по узкому коридору. От запаха нужников я едва не задохнулась. Роблятр отпер дверь в узкую келью. На полу в ряд лежали соломенные тюфяки. Повсюду была развешена одежда. Сильно пахло плесенью.

Мне достался тюфяк напротив одного из забранных решетками окон. С одной стороны от него лежала молодая женщина; золотые волосы рассыпаны по подушке.

— Гражданка мадам Кюстин, — представилась она. — Можете звать меня Дельфиной.

— Кюстин? Генерал…

— Великий генерал Кюстин — отец моего мужа. — У нее был высокий певучий голос; говорила она правильно, как актриса.

— Мой муж служил под началом генерала Кюстина. Александр Богарне. Его держат здесь же.

— О, гражданин генерал Богарне! Так вы его жена?

— Вы его знаете?

— Он добрый друг моего мужа. — Она легла на тюфяк, вздохнула и приложила руку к сердцу. — Генерал Богарне рисовал мой портрет.

В коридоре прозвенел звонок. Вслед за Дельфиной и другими я поднялась в ректорат по лабиринту коридоров и лестниц. Там, под сводчатыми потолками и стесанными изображениями Христа и Девы Марии, стояли грубо сколоченные столы.

Я поискала свободное место на скамьях. На столе горкой лежали гнутые ложки и вилки. Уселась лицом к окну с витражом. Слева от меня деревянная лестница вела к алтарю.

— Там каждую ночь читают имена, — произнесла женщина позади меня. Голос напомнил мне Эми. Я обернулась: это и была Эми.

Я расплакалась. Эми втиснулась на скамью рядом со мной и подала мне чашку.

— Вот, выпейте, — прошептала она. В чашке был виски. — Я подкупила тюремщика.

Щеки у Эми раскраснелись; скорее всего, она уже успела выпить. Сухопарая женщина с грязью под ногтями дала мне металлическую тарелку с вареной фасолью и сардинами.