Приключения Гекльберри Финна - Марк Твен (2007)

– Вот-вот! Глупей ничего не придумаешь! Ты только посмотри, что получается: пускай этот пень будет одна женщина, а ты будешь другая женщина, а я – Соломон, а вот этот доллар – младенец. Вы оба говорите, что он ваш. Что же я делаю? Мне бы надо спросить у соседей, чей это доллар, и отдать его настоящему хозяину в целости и сохранности, – умный человек так и сделал бы. Так нет же: я беру доллар и разрубаю его пополам; одну половину отдаю тебе, а другую той женщине. Вот что твой Соломон хотел сделать с ребенком! Я тебя спрашиваю: куда годится половинка доллара? Ведь на нее ничего не купишь. А на что годится половина ребенка? Да я и за миллион половинок ничего не дал бы.

– Ну, Джим, ты совсем не понял, в чем суть, ей-богу, не понял.

– Кто? Я? Да ну тебя! Что ты мне толкуешь про твою суть! Когда есть смысл, так я его вижу, а в таком поступке никакого смысла нет. Спорили-то ведь не из-за половинки, а из-за целого младенца; а если человек думает, что он этот спор может уладить одной половинкой, так, значит, в нем ни капли мозгу нет. Ты мне не рассказывай про твоего Соломона, Гек, я его и без тебя знаю.

– Говорят тебе, ты не понял, в чем суть.

– А ну ее, твою суть! Что я знаю, то знаю. По-моему, настоящая суть вовсе не в этом – дальше надо глядеть. Суть в том, какие у этого Соломона привычки. Возьми, например, человека, у которого всего один ребенок или два, – неужто такой человек станет детьми бросаться? Нет, не станет, он себе этого не может позволить. Он знает, что детьми надо дорожить. А если у него пять миллионов детей бегает по всему дому, тогда, конечно, дело другое. Ему все равно, что младенца разрубить надвое, что котенка. Все равно много останется. Одним ребенком больше, одним меньше – для Соломона это все один черт.

Я еще не видывал таких негров. Если взбредет ему что-нибудь в голову, так этого уж ничем оттуда не выбьешь. Ни от одного негра Соломону так не доставалось. Тогда я перевел разговор на других королей, а Соломона оставил в покое. Рассказал ему про Людовика XVI, которому в давние времена отрубили голову во Франции, и про его маленького сына, так называемого дофина, который тоже должен был царствовать, а его взяли да и посадили в тюрьму; говорят, он там и умер.

– Бедняга!

– А другие говорят – он убежал из тюрьмы и спасся. Будто бы уехал в Америку.

– Вот это хорошо! Только ему тут не с кем дружить, королей у нас ведь нет. Правда, Гек?

– Нет.

– Значит, и должности для него у нас нет. Что же он тут будет делать?

– А я почем знаю! Некоторые из них поступают в полицию, а другие учат людей говорить по-французски.

– Что ты, Гек, да разве французы говорят не по-нашему?

– Да, Джим; ты бы ни слова не понял из того, что они говорят, ни единого слова!

– Вот это да! Отчего же это так получается?

– Не знаю отчего, только это так. Я в книжке читал про ихнюю тарабарщину. А вот если подойдет к тебе человек и спросит: «Парле ву франсе?» – ты что подумаешь?

– Ничего не подумаю, возьму да и тресну его по башке, – то есть если это не белый. Позволю я негру так меня ругать!

– Да что ты, это не ругань. Это просто значит: «Говорите ли вы по-французски?»

– Так почему же он не спросит по-человечески?

– Он так и спрашивает. Только по-французски…

– Смеешься ты, что ли? Я и слушать тебя больше не хочу. Чушь какая-то!

– Слушай, Джим, а кошка умеет говорить по-нашему?

– Нет, не умеет.

– А корова?

– И корова не умеет.

– А кошка говорит по-коровьему или корова по-кошачьему?

– Нет, не говорят.

– Это уж само собой так полагается, что они говорят по-разному, верно ведь?

– Конечно, верно.

– И само собой так полагается, чтобы кошка и корова говорили не по-нашему?

– Ну еще бы, конечно.

– Так почему же и французу нельзя говорить по-другому, не так, как мы говорим? Вот ты мне что скажи!

– А кошка разве человек?

– Нет, Джим.